До чего же напрасная гибель, повторял я про себя, возвращаясь в одиночестве в редакцию. В тот вечер, по-прежнему в одиночестве, я проклинал себя за трусость, за то, что не возвысил свой голос против войны. Ведь я редактор газеты, черт подери! Независимо от того, соответствовал я этой должности или нет, я был единственным в городе владельцем газеты. И если какая-то проблема казалась мне очень важной, я, разумеется, располагал возможностью и был обязан довести до читателей свою точку зрения.
* * *
Участь Пита Муни к моменту его гибели разделили уже более пятидесяти тысяч его ровесников-соотечественников, хотя военное командование подло занижало число потерь.
В 1969 году президент Никсон и его советник по национальной безопасности Генри Киссинджер пришли к выводу, что войну во Вьетнаме выиграть невозможно, точнее, что Соединенным Штатам не следует больше пытаться это сделать. Но свое мнение они держали при себе, продолжая призывать юношей в действующую армию. Напротив, руководители государства цинично делали вид, будто уверены в успешном исходе войны.
С того момента, когда они пришли к своему решению, до окончания боевых действий в 1973 году погибло еще около восемнадцати тысяч молодых людей, в том числе и Пит Муни.
Я поместил редакционную статью на первой полосе внизу под большой фотографией Пита в армейской форме. Я писал:
"Смерть Пита Муни обязывает нас задаться вопиющим вопросом: что, черт возьми, мы делаем во Вьетнаме? Блестящий ученик, талантливый спортсмен, лидер класса, в будущем, вероятно, лидер общины, один из самых ярких и лучших среди нас, он убит на берегу реки, названия которой мы никогда не слышали, в стране, до которой нам нет никакого дела.
Официальная причина, которую нам огласили двадцать лет тому назад, состоит в том, что мы должны сражаться там с коммунизмом. Когда мы видим, что коммунизм расползается, мы, выражаясь словами бывшего президента Линдона Джонсона, обязаны принять «...все возможные меры к тому, чтобы не допустить дальнейшей агрессии».
Корея, Вьетнам. Теперь наши войска присутствуют уже в Лаосе и Камбодже, как бы президент Никсон этого ни отрицал. Какая страна будет следующей? Неужели мы и впредь будем вынуждены посылать своих сыновей повсюду, по всему миру, чтобы участвовать в чужих гражданских войнах?
Вьетнам был разделен на две страны после того, как французы в 1954 году потерпели там поражение. Северный Вьетнам — бедная страна, которой правит коммунист по имени Хо Ши Мин. Южный Вьетнам — бедная страна, которой правил свирепый диктатор Нго Дин Дьен до тех пор, пока его не убили в 1963 году во время восстания. С тех пор страной управляют военные.
Вьетнам находится в состоянии войны с 1946 года, с того самого момента, когда французы предприняли роковую попытку остановить коммунистов. Они потерпели сокрушительное поражение, и тогда мы ринулись в гущу событий, чтобы показать всем, как нужно воевать. Наш провал оказался даже более впечатляющим, чем французский, и это пока не конец.
Сколько еще Питов Муни должно умереть, чтобы наше правительство решилось наконец предоставить Вьетнаму самому разбираться со своими проблемами?
И куда еще мы будем посылать свои войска, чтобы бороться с коммунизмом?
Какого черта мы делаем во Вьетнаме? Пока политики, ведущие войну, размышляют, как бы выйти из нее, не потеряв лица, мы продолжаем хоронить наших молодых солдат".
Конечно, следовало бы воздержаться от грубости, но мне было все равно. Крепкие выражения я считал необходимыми, чтобы и в округе Форд заставить слепых патриотов наконец прозреть. Однако до того, как на меня обрушился поток гневных звонков и писем, я обрел друга.
Вернувшись с очередного обеда у мисс Калли (жаркое из ягненка в доме, у камина), я застал в редакции ожидавшего меня мужчину с длинными волосами, в джинсах, грубых армейских ботинках и фланелевой рубашке. Он представился: Бабба Крокет. Он хотел поговорить по душам. Поскольку живот у меня был набит, как у рождественской индейки, я положил ноги на стол и долго слушал его.
Бабба вырос в Клэнтоне, в 1966 году окончил здесь школу. У его отца был питомник в двух милях к югу от города, они — специалисты по декоративному садоводству. В 1967 году Бабба получил призывную повестку и, не задумываясь, ринулся сражаться с коммунистами. Его подразделение дислоцировалось на юге как раз тогда, когда там началось приснопамятное «Наступление Тет» [17] . Два дня в окопах — и он лишился трех своих самых близких друзей.
Ужас того сражения трудно было себе представить, хотя Бабба оказался весьма красноречивым рассказчиком. Люди, объятые пламенем и нечеловеческими голосами взывающие о помощи; фрагменты растерзанных человеческих тел под ногами; трупы однополчан, волоком уносимые с поля битвы; много часов подряд без сна, без пищи; отсутствие боеприпасов; враги, в темноте ползком подкрадывающиеся к тебе... Его батальон за первые пять дней потерял сто человек.
— Неделю спустя я точно знал, что погибну, — говорил Бабба. Его глаза увлажнились. — И только тогда стал хорошим солдатом. Нужно достичь этого предела, чтобы выжить.
Он был дважды ранен, но раны были не тяжелыми. Оба раза его лишь подлечили в полевом госпитале, демобилизации он не подлежал. Бабба рассказывал об отчаянии — солдаты понимали, что участвуют в войне, которую правительство не позволяет им выиграть.
— Как воины мы были лучше. И наше вооружение несравнимо лучше. У нас были превосходные командиры, но эти дураки в Вашингтоне не позволяли им воевать так, как они считали нужным.
Бабба был знаком с семейством Муни и умолял Пита не ходить на войну. За погребением он наблюдал издали и проклинал многих из тех, кого видел, и многих из тех, кого видеть не мог.
— Здесь все еще полно идиотов, которые поддерживают войну, можете поверить? — горячился он. — Более пятидесяти тысяч погибших! Теперь мы бесславно ищем способ унести ноги, а всякие кретины будут с пеной у рта доказывать вам, что это великая война.
— С вами они, полагаю, не ведут бесед на эту тему, — заметил я.
— Нет, не ведут. Я парочке таких врезал. Вы играете в покер?
Я в покер не играл, но слышал немало красочных историй о покерных баталиях, происходящих в городе. Вдруг мне пришло в голову, что это могло бы быть интересно.
— Немного, — ответил я, прикидывая, что либо найду какое-нибудь руководство по правилам игры, либо попрошу Бэгги меня научить.
— Мы играем по четвергам, вечерами, в сарае у нас в питомнике. Несколько человек, прошедших через то военное пекло. Приходите, может, вам понравится.
— Сегодня?
— Да, часам к восьми. Мы немного играем, немного пьем пиво, немного курим травку, немного вспоминаем войну. Мои приятели будут рады с вами познакомиться.