Ночью мы с Манон занимаемся любовью, и я засыпаю в ее объятьях, оставив руку промеж ее бедер. Она гладит меня по шее и говорит:
— Будем надеяться, это к добру.
Сквозь сон я что-то недовольно бурчу и чувствую ее улыбку. Рука Манон на миг замирает в ожидании моего ответа. Даже в столь поздний час на улице кричат павлины, и я слышу хруст гравия под деревянными башмаками: кухарка возвращается из таверны или конюх тайком удирает в деревню. В безмятежном уголке сознания, где я еще молод, Шарлот строен, Жером свиреп, а Виржини прекрасна, я им завидую.
— Мне и здесь хорошо.
— Нет. Тебе здесь удобно, а это совсем другое. Ты ведь не станешь клясться, что счастлив, правда?
— Почему же, я вполне счастлив.
Манон вздыхает.
— В чем дело? В нас?
Я заверяю ее, что все хорошо. А потом — Манон умеет мастерски выдерживать паузы, которые мне всегда хочется поскорей заполнить, — я признаюсь, что все вокруг словно потеряло смысл. После смерти Виржини у меня выросло брюхо, щетина под париком заметно поредела, а на груди и в паху появилась проседь. Я объясняю Манон, что у меня обнаружились привычки, свойственные мужчинам в возрасте: я больше ем и реже ощущаю вкус еды, после обеда всегда гуляю по одним и тем же тропинкам в саду, погрузившись в размышления и не замечая деревьев и воды. Иногда рядом шагает Лоран. Элен очень редко удостаивает меня своим обществом, зато Тигрис всегда со мной. Стоит мне задуматься и забыть о ней, она принимается бодать головой мою ладонь.
— Тогда тем более поезжай.
— А как же Тигрис?..
— Подумал бы сперва о детях, — отвечает Манон, ткнув меня локтем под ребра — куда менее ласково, чем могла бы. — И обо мне.
— Тебя стошнит от Версаля. А Элен еще не в том возрасте. Вот Лорана я возьму с собой.
Манон считает иначе. В конце концов я соглашаюсь оставить Лорана дома, с Тигрис, чтобы она не скучала. Манон присмотрит за детьми, а я постараюсь как можно скорее вернуться домой. С меня берут два обещания: что я потрачу на прощание с детьми не меньше времени, чем на прощание с кошкой, а с дочерью проведу не меньше времени, чем с сыном. Скатившись с Манон, я целую ее в щеку, а она крепко обнимает меня за плечи.
— Прошу тебя, возвращайся счастливым, — шепчет она мне на ухо. Я честно отвечаю, что так и будет. Поездки в Версаль всегда делают меня счастливым человеком: я благодарен судьбе, что не обязан там жить.
— Вы маркиз д’Ому? — спрашивает меня юноша лет четырнадцати, ровесник Элен (хотя мальчики и девочки в этом возрасте совершенно разные). Он слегка робеет, голос у него только начал ломаться. Мы не виделись шесть лет, но по многочисленной свите я сразу понимаю, с кем имею дело.
— Да, ваше высочество.
Дофин улыбается.
— Маркиз де Коссар говорил, что вы приедете. Как поживает?.. — Он замечает мою улыбку. — Как дела у старой кошки?
— Старушка умерла, ваше высочество. Она была очень больна. Зато ее дочь горда и надменна, как принцесса. — Придворные за его спиной столбенеют. — И столь же прекрасна, — поспешно добавляю я.
Дофин смеется.
— Хотел бы я ее увидеть!
— Я закажу для вас ее портрет.
В благодарность за мое обещание дофин тепло улыбается и слегка кивает, я же отвешиваю низкий поклон, после чего принц и его свита шествуют дальше: одни улыбаются, другие бросают на меня мрачные взгляды, словно доброта дофина их задела. Через несколько секунд розарий пустеет, и голоса придворных начинают доноситься со стороны фонтана за живой изгородью. Помимо прочего, Версаль стал казаться мне еще более многолюдным, тесным и вычурным, чем прежде. В смехе придворных слышатся подхалимские нотки. А может, я просто пресыщен.
— А ты молодец!
Я оборачиваюсь на голос и вижу Жерома, который держит под руку молоденькую блондинку — сначала мне кажется, что она чуть старше Элен, но потом, приглядевшись, я даю ей около двадцати. У нее такие же удивительно синие глаза и румянец, как у молодого человека, что стоит рядом. Декольте у блондинки чуть глубже, чем следовало бы, а его бархатный фрак уже начал протираться. Девушка приседает в безукоризненном реверансе: очевидно, она выросла при дворе. Молодой человек отвешивает столь же безупречный поклон.
— Можете идти, — говорит им Жером, и парочка покидает розарий. Девушка берет юношу за руку, чтобы тот не оглядывался.
— Как дорога?
— Долгая и утомительная.
Жером смеется, словно я пошутил, и спрашивает, что я знаю о Корсике. Мой ответ — о национальном кушанье под названием броччио, мягком козьем сыре наподобие рикотты, — вновь вызывает у него приступ смеха. Также остров славится своей ветчиной. Ее делают из мяса свиней, которых откармливают особым образом: зимой каштанами, а летом маквисом — дикими травами корсиканского нагорья.
— Ты прямо ходячая энциклопедия Дидро.
— Я сам писал эту статью.
Жером озирается по сторонам.
— Ты хоть знаешь, что энциклопедия запрещена?
— Насколько мне известно, у короля есть собственный комплект, как и у его фаворитки. Да и у тебя наверняка найдется несколько томов.
— Суть не в этом.
Я всегда считал, что Жером вырастет в эдакого медведя, которого он напоминал в юности, но теперь он больше похож на лягушку-быка: грудь колесом, круглый живот, толстые щеки… Шарлота я уже не видел три года. Интересно, как старится он? Неужели и у меня такой же скверный вид?
— Хорошо выглядишь, — говорит Жером.
— И ты, — лгу я в ответ.
— Сыграем партию?
Я вспоминаю давнее предостережение Шарлота и мотаю головой.
— Ничего не смыслю в картах и никогда не смыслил, ты же знаешь. — Покровительство Жерома стоит денег: вы играете с ним в карты и проигрываете. Но мне ничего от него не надо, напротив, это он чего-то хочет от меня. Так что денег Жерому не видать.
— Ты все такая же деревенская мышка.
— Сказал придворный кот…
Он со смехом кивает мне на дорожку. Я иду за ним к саду-лабиринту, вход в который охраняет стража. Они расступаются, и Жером приказывает им никого, кроме дофина и его величества, не пускать.
— Вот теперь можно спокойно беседовать, — говорит он, плюхаясь на скамейку в глубине сада и снимая парик, чтобы отереть пот с головы.
— Как это связано с его величеством?
Жером озадаченно смотрит на меня.
— Я получил письмо от его величества. Он написал, что ждет моего визита.
— А, да это формальность, — со вздохом ответил Жером. — За тобой послал я.
— Зачем?
— Я купил Корсику.
История Жерома длинна и запутана — или, быть может, проста и коротка, а я столь далек от политики, что никак не могу уловить нить. Корсика последние тринадцать лет была самопровозглашенной республикой, которой правил президент Паскаль Паоли. Это мне известно. Я восхищаюсь Паоли. Жером — нет. Он считает Паоли безрассудным кретином, позволившим женщинам своей страны голосовать на выборах. Хуже того, президент Корсики сам написал конституцию, основываясь на идеях Вольтера. Вообще-то Корсика принадлежит Генуе, но этот город слишком слаб, чтобы отбить ее у мятежников.