Мика Драммонд.
Насколько сильны узы братства? Сильнее долга? Где та черта, за которой кончаются законы братства и начинается коррупция?
— Вы пренебрегли приказом? — спросил Питт, глядя на Урбана.
— Да, я ослушался, — сознался тот. — Мое имя в списке Уимса — это предупреждение другим. Мне так кажется, но я не могу этого доказать.
— Тогда возникает вопрос, — промолвил, размышляя, Томас. — Не оставил ли убийца второй список специально для полиции, чтобы мы нашли его и вы с Карсуэллом невольно оказались бы среди подозреваемых?.. — Питт намеренно не упомянул имя Латимера, третьего в этом списке. — Или это список самого ростовщика, составленный им ради страховки, на всякий случай, и не имеет никакого отношения к убийству?
— Не знаю, — признался Урбан. — Я даже не знаю, входит ли в братство судья Карсуэлл. Но это вполне возможно, и здесь надо искать объяснение, почему он так поспешно закрыл дело Осмара. А вот что последний состоит в братстве, мне доподлинно известно. Однако имя Карсуэлла тоже в вашем списке?
Питт ничего не ответил. Чем дольше он размышлял над тем, что сказал Урбан, тем больше ему казалось, что все обстоит именно так. В памяти возникло лицо Драммонда, когда тот сообщил ему об убийстве Уимса, а затем предложил помочь Байэму. Все это порождало массу вопросов. Не потому ли Драммонд так быстро все решил, что у него была власть сделать это? Почему в списке нет имени Байэма? Не сам ли он подбросил список и таким образом оказался в ловушке, когда кто-то после его ухода убил Уимса? Возможно, он напуган не тем, что у ростовщика не оказалось бумаг, касающихся его, а тем, что сам он был у него в тот вечер, когда было совершено убийство, и кто-то мог его видеть?
Что-то здесь не вяжется. Зачем ему было подбрасывать список? А что, если ему было известно, что ростовщика убьют и тогда список может оказаться в руках полиции? Он этого хотел?
Однако самым неприятным для Питта во всем этом было участие Драммонда. Какую роль он играет в братстве? Возможно, ему тоже устроили «проверку», поручив выгородить Байэма… Является ли он послушным членом братства, покорным во всем их воле? Или еще хуже — не сам ли он наказывает непослушных? Возможно, Драммонд находился в квартире Уимса после убийства, еще до того, как там побывал Питт, и нашел списки должников?
Или еще вопрос: мог ли Байэм узнать о смерти Уимса прямо из участка в Кларкенуэлле до того, как об этом узнал Драммонд? Байэм мог тут же отправиться на Сайрус-стрит и оставить там второй список имен. Возможно, в Кларкенуэлле есть еще кто-то, какой-то неизвестный Питту человек, который информировал первым делом Байэма…
Тайное общество, знающее всех своих членов, ведающее, кто и чем занимается… Знакомы ли его члены друг с другом? Кто из них — лишь слепые пешки? Насколько крепко его щупальца оплели полицию, чтобы держать в страхе, ломать и развращать работающих в ней своих членов?
— Я тоже не знаю! — в сердцах воскликнул Питт после затянувшейся паузы.
Мика Драммонд ловил себя на том, что все чаще думает о деле Байэма, даже тогда, когда, казалось бы, он должен забыть о работе и отдохнуть от нее в домашней обстановке. Теперь у него вошло в привычку горько подшучивать над собой. То, что он мысленно называл делом Байэма, для Питта было, без сомнения, делом Уимса. В конце концов, убит именно он. Байэм был лишь одним из возможных подозреваемых, и Драммонд искренне надеялся, что он наконец перейдет в разряд «вне всяких подозрений». Эта мысль мучила его как неопознанная черная дыра на периферии его сознания, которую он старался не замечать, но забывал лишь на короткие моменты, когда делал над собой усилие. Все кончалось тем, что ее тень снова напоминала о себе.
Питт сообщил ему все, что стало известно об аркебузе, из которой был сделан роковой выстрел. Теоретически это орудие убийства могло попасть в руки любого, кто навестил в тот вечер ростовщика, даже в руки самого бедного из должников Уимса в районе Кларкенуэлла. Но мог ли Уимс так просто держать у всех на виду золотые монеты? Возможно. Ему вполне могла быть свойственна подобная извращенная жестокость — высыпать их напоказ перед бедным отчаявшимся должником, не могущим вернуть свой жалкий долг, а затем потребовать у бедняги последний пенс. Это было бы не только проявлением садизма, но и опасной провокацией. Как ростовщик, Уимс, безусловно, научился за многие годы своей деятельности разбираться в человеческих характерах. Он не пошел бы на подобный риск.
Стоило призадуматься и над тем, почему Уимс принимал должников только по вечерам, когда совсем стемнеет. Неужели это правило распространялось на всех? Удалось ли Питту выяснить это?
Он должен сосредоточиться на поисках убийцы, а не на попытках во что бы то ни стало оправдать лорда Байэма. Драммонд поежился от укоров совести. Ведь он только тем и занимается, что ищет то, что может подтвердить невиновность Байэма. Если станет известно, что тот не убивал Уимса, ему фактически будет безразлично, как пойдут дальше поиски убийцы. Лицо Драммонда горело от стыда, когда он понял, насколько он изменил своим принципам, а координаты добра и зла вдруг непозволительно сместились.
Опускались летние сумерки, но было еще достаточно светло. Драммонд находился у себя дома. Но не в большом старом доме в Кенсингтоне, где он жил с женой и где выросли их дочери. Он продал его, когда одиночество стало невыносимым, да и содержать такой дом было совсем незачем. Теперь у него есть просторная квартира на Пикадилли и нет более собственного экипажа; впрочем, он ни к чему, всегда можно нанять кэб. Да и прислуги поубавилось. Когда возникала необходимость и нанималась приходящая прислуга, Драммонд чаще всего не знал об этом. Расходы были ничтожны, и он полностью доверял дворецкому. В гостиной, где он любил отдыхать, сохранилось многое из вещей из старого дома — например, вышитый гарусом экран с павлинами перед камином, который подарила ему мать в первую годовщину его свадьбы, голубые тарелки мейсенского фарфора, которые так любила жена, и уродливый коричневый слон, доставшийся ей по наследству, над которым они с женой так часто потешались. Драммонд оставил себе еще стулья чиппендейл [10] , хотя их оказалось многовато для его скромной гостиной. Почти все картины он отдал дочерям, но не смог расстаться с Ландсиром и небольшим морским пейзажем Бонингтона [11] . Их он оставил себе.
Драммонд стоял перед огромным окном, выходившим в Грин-парк, пытаясь разобраться в своих тревожных и противоречивых мыслях и чувствах.
А как с остальными из списка номер два? По словам Питта, судью Карсуэлла, несомненно, шантажировали. Он не смог сказать инспектору ничего вразумительного о том, где был в момент убийства. Неужели этот несчастный настолько влюблен в девицу Хиллард, что готов был рисковать не только семьей, но и собственной жизнью, решившись на убийство? Не проще ли было бы отказаться от любовницы? У тысячи лондонцев есть тайные любовные связи, а сколько их по всей Англии, наконец… Если эти связи остаются тайной, они никому не мешают.