Разумеется, я все расскажу тебе, как только мы увидимся, а пока советую сжечь письмо, как только ты его прочтешь. Остаюсь твоей любящей сестрой
Шарлотта.
Сложив письмо, молодая женщина вложила его в конверт, написала адрес Эмили и, лизнув языком марку, приклеила ее.
— Грейси! — позвала она и тут же услышала быстрые шаги девушки в коридоре. Вскоре ее голова просунулась в дверь.
— Да, мэм?
— Пожалуйста, брось для меня это письмо в почтовый ящик. Оно очень срочное. Я должна завтра вечером быть на званом ужине у миссис Рэдли, и для меня очень важно, чтобы меня посадили, если удастся, рядом с нужными мне гостями, потому что, возможно, они совершили убийство… вернее, один из них, конечно, а не оба.
Любая другая горничная, вскрикнув, упала бы в обморок, но не Грейси, которая все поняла и твердо решила помогать хозяевам там, где сможет. Ее глаза стали еще огромнее на худеньком личике, а сама она была воплощением внимания и готовности.
— О, мэм!
Шарлотта понимала и ценила желание Грейси помочь, но пока ничего не могла придумать, кроме срочной отправки письма.
Судьи и политики были чем-то, что существовало вне сферы понимания горничной, тем более что она никогда не видела их и ни словом с ними не обмолвилась. Поэтому Шарлотта решила пояснить ей важность своей просьбы:
— Убили ростовщика.
— Я понимаю, мэм, — быстро сказала Грейси и покраснела. — Простите. Но ростовщики нехорошие люди. Коли попадешь к ним в лапы, никогда не отпустят. Неважно, сколько ты у них взял, все равно никогда не выплатишь. — Грейси нахмурилась. — Но, мэм, господа, которые приходят на ужин к миссис Рэдли, не берут деньги у ростовщиков, разве не так?
— Так все думают, — согласилась Шарлотта. — Но ростовщик был также шантажистом, поэтому трудно сказать что-либо определенное. Но никто не должен знать об этом, Грейси. Очень опасно, если кто-то об этом узнает. Ни слова посыльным из лавок мясника или торговца рыбой, слышишь, Грейси?
Та обиженно вскинула подбородок, глаза ее сверкнули.
— Я не болтаю с посыльными, мэм, разве что только по делу, — горячо заверила она хозяйку. — Конечно, я слушаю, что они говорят, так можно кое-что узнать, но им я ничего не говорю.
Шарлотта не удержалась от улыбки.
— Извини, Грейси, — сказала она пристыженно. — Я знаю, что ты этого не сделаешь, просто хотела тебя предупредить.
Служанка тут же простила хозяйку, однако обиженно фыркнула, беря письмо. Шарлотта слышала, как открылась и закрылась входная дверь.
Вечером, когда вернулся с работы Питт, уставший и голодный, Шарлотта вкратце рассказала ему, что решила побывать на ужине у Эмили, потому что там будут лорд Байэм и судья Карсуэлл. Она уже получила с нарочным ответ Эмили на свое письмо, и та выполнила ее просьбу — Шарлотта будет сидеть между двумя важными персонами, как и предполагалось. Конечно, она не рассказала мужу о той каре, которая падет на ее голову, как пригрозила Эмили, если сестра не расскажет ей во всех мельчайших подробностях о деле, которое ведет ее муж, о том, что уже известно и кто под подозрением. Эмили, правда, могла бы не стараться, ибо Шарлотта все равно ей все бы рассказала.
— Будь осторожна, — предупредил ее Томас, глядя на нее пристальным взглядом, в котором, несмотря на усталость, был заметен определенный интерес к ее затее. — Ты будешь общаться с людьми весьма влиятельными. Они безукоризненно милы и вежливы на словах, но не ожидай, что они будут такими в своих делах.
— Разумеется, я это знаю, — быстро ответила Шарлотта. — Я буду слушать и наблюдать, и только.
— Не верю. Ты ни разу в своей жизни не смолчала, когда что-то тебя задевало, — сказал Питт с ироничной улыбкой. — То же могу сказать и о твоей сестре.
— Я… — начала было оправдываться Шарлотта, но, поймав его взгляд, умолкла. Томас также прекрасно знал, что Эмили потребует от Шарлотты рассказать все, что она знает, и та сделает это между болтовней о шпильках и булавках, между указаниями, отдаваемыми Эмили дворецкому, горничным и прочим.
— Я постараюсь не забыть, как это важно, — Шарлотта пыталась быть честной, но это было все, что она могла пообещать. Она протянула мужу стакан прохладного лимонада из кладовки, в которой даже в жару сохранялся холод, и небольшой кусок пирога, что не могло испортить аппетит мужа перед ужином. — Ты говорил с Драммондом?
— Да. — Питт взял лимонад и кусок пирога.
Взглянув на усталое лицо мужа, на тени под глазами и жесткие складки у рта, Шарлотта не стала расспрашивать дальше, а лишь, легонько коснувшись его волос, положила ему руку на плечо. Ему пора бы подстричься, подумала она и нежно поцеловала мужа.
Томас внезапно отложил пирог, оставил лимонад и, обняв Шарлотту, прижал ее к себе. Так они стояли — голова жены у него на плече, — пока не вошла маленькая Джемайма и тоже не обняла отца. Она сама не знала почему, но ей очень захотелось это сделать.
Вечер следующего дня, не похожего на предыдущий, был полон иных забот. Эмили заранее прислала за сестрой экипаж, чтобы ее горничная успела причесать и одеть Шарлотту к ужину; но главное для Эмили было то, что за это время Шарлотта успеет рассказать ей все.
— Значит, ты не знаешь, убил его Байэм или нет? — воскликнула Эмили, окидывая взглядом прическу в зеркале и пользуясь тем, что горничная на время вышла из комнаты.
— Нет, — сказала Шарлотта. — Однако у нас есть всего лишь его слово, что он не убивал. Самое странное в том, что никакого письма, как и документов, порочащих его, не найдено, и у кого они сейчас находятся, никто не знает.
— Как и того, существовали ли они вообще, — добавила Эмили. — Если их не было, зачем Байэм обратился к Драммонду и привлек его внимание к этому вопросу? Связано ли все это каким-то образом с этим злосчастным тайным обществом и, более того, имеет ли оно хоть какое-то отношение к ростовщику и шантажу?
— Томас даже не упоминал об этом. Но почему?
Шарлотта села перед зеркалом, чуть отодвинув Эмили. Обе выглядели прекрасно. Младшая сестра была в аквамариновом шелковом, вышитым мелким жемчугом платье — очень дорогом, разумеется, но это был ее званый ужин, и она хотела на нем блистать. Именно это являлось главной целью, а удовольствие, которое получат другие, — это так, на заднем плане. Шарлотта опять была в чужих перьях — на этот раз в платье густого абрикосового цвета, которое сидело на ней лучше, чем два года назад на Эмили. Оно было основательно переделано с учетом современной моды, чуть расширено и подогнано, чтобы подчеркнуть более красивую, чем у сестры, фигуру.
— Кто знает? — сказала Эмили, глядя на свое лицо в зеркале и заключая, что больше с ним ничего не надо делать, — или оно нравится ей такое, какое есть, или она просто не знает, что еще с ним можно сотворить. — Мужчины иногда бывают такие глупые. Они могут из всего сделать величайшую тайну. Они любят играть в эти игры. Ничто так не возвышает их в собственных глазах, как секреты и тайны, и если таковых нет, они придумывают их. А потом всем не терпится обязательно их разгадать.