Когда она наконец увидела шагах в двадцати от себя Фанни, идущую от Кенсингтон-роуд, она сначала не узнала ее. Фанни не походила на ту жизнерадостную и веселую девушку, которую Шарлотта видела еще вчера. Исчезла так красившая ее жизнерадостность; куда-то подевались грациозность и изящество походки, радостный блеск в глазах, обаяние улыбки. В чем бы ни была обвинена эта девушка, что бы она ни сделала, Шарлотта испытывала к ней щемящее чувство жалости. Поэтому она почти побежала к ней навстречу и, крепко сжав ее руку, уже не выпускала ее.
— Я не знаю, зачем вы пришли, — тут же запротестовала Фанни охрипшим голосом, и Шарлотта поняла, что бедняжка охрипла от рыданий. Она тут же вспомнила, как надорвала горло, оплакивая свою первую любовь, — это было еще до встречи с Питтом. Многие события и лица давно стерлись из памяти, но не боль первой отвергнутой любви.
— Я хочу знать правду, — просто сказала Шарлотта. — Возможно, удастся что-то еще исправить, а если нет, я все равно предлагаю вам свою дружбу.
Слезы брызнули из глаз Фанни, не выдержавшей сочувствия Шарлотты. Она собиралась превратиться в камень, чтобы вынести всеобщее презрение и осуждение, но отзывчивость Шарлотты застала ее врасплох. Рыдания ее были неудержимы.
Понадобилось несколько минут, прежде чем Фанни совладала с собой.
Шарлотта поспешила вытащить носовой платок, явно недостаточный для такого потока слез, и протянула его девушке, а затем принялась искать другой. Найдя, и этот отдала плачущей девушке.
Фанни громко высморкалась, продолжая судорожно всхлипывать, забыв о том, какое малоприятное зрелище она представляет для постороннего глаза.
— Вы любите мистера Карсуэлла? — не дав ей опомниться, спросила Шарлотта.
Что-то похожее на жалкую улыбку мелькнуло на заплаканном лице Фанни, но слезы продолжали литься в три ручья. Глаза ее покраснели, лицо было в багровых пятнах. Шарлотта не узнавала в ней прежнюю миловидную веселую девушку; впрочем, сейчас она уже мало думала об этом.
— Да-а, — запинаясь, наконец произнесла Фанни, а затем с горькой усмешкой повторила: — Да, люблю.
Шарлотта была потрясена, но отступать было некуда, она зашла слишком далеко.
— Я поклялась бы, что вы влюблены в Герберта.
— Да, влюблена, — всхлипнула Фанни. — Влюблена. — Она судорожно сглотнула и потянулась за мокрым носовым платком.
Практичная Шарлотта снова полезла в сумочку за очередным платком, но там уже было пусто. Осуждая странную экстравагантность ответов девушки, она все же продолжала испытывать к ней прежнюю жалость и, приподняв подол платья, не раздумывая оторвала край ткани от своей белой ситцевой нижней юбки и протянула его Фанни вместо платка.
— Высморкайтесь хорошенько, — приказала она девушке. — А потом постарайтесь все толком объ-яснить мне. — В эту минуту Шарлотта чувствовала себя тетушкой Веспасией. Кто-то же должен был взять ситуацию под контроль.
Фанни была слишком опустошена, чтобы сопротивляться.
— Я люблю обоих, и каждого по-своему, — сбивчиво и едва слышным шепотом попыталась объяснить она.
— Но это же невозможно! — резко возразила Шарлотта. — Или вы невероятно глупы. Можно ли представить себе такую ситуацию, при которой вы получаете денежную помощь от такого человека, как Эдисон Карсуэлл, обманывающего свою жену — женщину, кстати, очень милую и достойную, не заслуживающую такого обращения, — и в то же время утверждаете, что любите Фитца?
— Да, люблю. — Фанни была в таком отчаянии, будто ее предал единственный друг. Вспыхнув, она в конце концов отважилась на крайний шаг. — Вы ничего не знаете… Эдисон Карсуэлл — мой отец!
Шарлотта оторопела. Но через мгновение перед ее мысленным взором все начало становиться на свои места.
— О! Вы незаконнорожденная! Простите. Я понимаю, вам пришлось вынести…
— Нет, я законная дочь мистера Карсуэлла. И в этом все несчастье. — Теперь, когда Фанни наконец отважилась сказать правду, она хотела рассказать ее до конца. — Отец женился на моей матери первым своим браком. И это делает ситуацию такой ужасной. — Она подняла на Шарлотту полные страдания глаза.
— Ваша мать умерла?
— Нет, — едва слышно произнесла бедняжка.
— Разведена?
Шарлотта искренне была удивлена. Разводы были крайне редки и всегда сопровождались громкими скандалами. Разведенная женщина была все равно что мертвой для общества. Мужчине, чтобы расторгнуть брак, было достаточно открытой измены жены. Это считалось преступлением. Семейные ссоры и неурядицы не были достаточной причиной для развода. Мужчина, не ладивший с женой, всегда мог находить утешение в объятиях любовницы, проводя у нее большую часть времени, а дома — лишь столько, сколько требовали приличия. Разумеется, он должен был содержать жену и детей, если они у него были, и сохранять свой престиж в обществе. Подобные связи не афишировались, но встречали понимание. Женщина могла рассчитывать на развод лишь в том случае, если мужчина окончательно покидал семью или же подвергал жену жестоким избиениям. В целом же считалось, что супружеская строгость в семье не помешает. Измена мужа никогда не была причиной развода.
— Нет, не разведена, — голос Фанни был еле слышен.
— Тогда я ничего не понимаю, — нервничала Шарлотта.
— Да, это так! — в отчаянии воскликнула Фанни. — Развода не было. Мой отец и мать все еще состоят в браке.
— А как же… миссис Карсуэлл? Я хочу сказать, Регина?.. — Шарлотта вдруг осознала весь трагизм открывшейся ей правды. — О! Регина… знает?
— Нет, она ничего об этом не знает, — быстро сказала Фанни. — Вот почему я молчала вчера и почему никто из нас не может сказать правду. Отец — двоеженец. Брак Регины недействителен. Ее дочери и сын — незаконнорожденные, бастарды.
— О господи! — Шарлотта была в ужасе. — Бедняжка.
— Я не могу предать отца, — в отчаянии промолвила Фанни. — Это погубит его; более того, это погубит их всех. Вы видели вчера Мэйбл и этого молодого человека? Есть ли у нее шанс выйти за него замуж, если все станет известно?
— Никакого, — согласилась Шарлотта. — Но как же вы? — Шарлотта тут же пожалела, что эти слова сорвались с ее уст. Фанни бесспорно понимала, какое будущее ее ждет. — Простите, мне очень жаль, — смущенно произнесла она.
— Я знаю. — Фанни крепче сжала руки Шарлотты. — Поверьте мне, я не спала всю ночь, думая. Мне кажется, я должна была быть готовой к тому, что когда-нибудь все раскроется. Я всегда знала, что это тайна и ее надо хранить. Папа всегда так осторожен при встречах со мной. Не понимаю, кто и как это узнал. Видимо, это должно было когда-то раскрыться.
— А ваш брат? Кажется, до вчерашнего дня он ничего не знал?
— Да, он ничего не знал. Он моложе меня и почти не помнит отца. Хиллард — это фамилия нашей матери, она взяла ее после того, как они… расстались. Мама никогда не рассказывала Джеймсу об этом, он не знает правды, а я тоже не видела смысла посвящать его. Я не рассказывала ему и того, что в последние два года снова стала встречаться с отцом. Когда заболела мать, серьезно заболела… больным стало не только ее тело, но и разум, нам нужна была помощь. Я разыскала отца и рассказала ему, в каком положении мы оказались. Он тут же откликнулся, был чу? ток и, мне кажется, испытывал некоторую вину. — Она поморщилась. — Он сразу же помог нам. Назначил маме содержание, помог Джеймсу получить хорошее место в Сити. Разумеется, брат ни о чем не догадывается. — Она грустно улыбнулась. — Отец очень любит меня, он так добр, нежен, внимателен ко мне… Я всегда считала, что это искренняя привязанность. И до сих пор так считаю.