Потом, 29 сентября, он снова перерезал себе вены. Лекарства он принимал от случая к случаю, беспрерывно говорил о самоубийстве, и в конце концов было признано, что он представляет угрозу для себя самого. Его вывезли из блока F и отправили в Восточную больницу штата, которая располагалась в городе Вините. Как он сам выразился: «Я страдаю от несправедливо плохого обращения».
В Восточной больнице его впервые осмотрел штатный психиатр доктор Лизаррага, увидевший перед собой тридцатишестилетнего мужчину, давно страдающего наркоманией и алкоголизмом, нечесаного, небритого, с длинными седеющими волосами и усами, в потрепанной тюремной одежде, со следами ожогов на ногах и шрамами на руках, которые он постарался выставить на обозрение доктора. Рон легко признал многие свои дурные деяния, но горячо отрицал убийство Дебби Картер. Несправедливость, от которой он так долго страдал, привела к тому, что он утратил всякую надежду и хотел умереть.
В течение следующих трех месяцев Рон оставался пациентом Восточной больницы, где наконец начал принимать лекарства регулярно. Его осмотрели врачи-специалисты – невропатолог, психолог, несколько психиатров. Все они обратили внимание на его эмоциональную неуравновешенность, на то, что он легко впадает в отчаяние, сосредоточен исключительно на себе и при этом имеет низкую самооценку, временами отрешается от действительности и склонен мгновенно взрываться. Перепады настроения случаются почти моментально и бывают очень резкими.
Рон был требователен, а временами и агрессивен по отношению к персоналу и пациентам. В условиях больницы это недопустимо, и его, выписав, отправили обратно в тюрьму. Доктор Лизаррага прописал углекислый литий, наван и когентин – препарат, используемый прежде всего для лечения симптомов болезни Паркинсона, но иногда и для снятия дрожи и беспокойства, вызываемых приемом транквилизаторов.
А в Биг-Маке тем временем надзиратель по имени Савадж подвергся жестокому нападению со стороны Микеля Патрика Смита, заключенного-смертника, считавшегося самым опасным убийцей в тюрьме. Вооружившись ножом, или «заточкой», приделанной к концу древка от швабры, он просунул ее через «бобовую дыру» и ударил надзирателя, принесшего ему обед. Заточка проткнула грудную клетку и достигла сердца, однако чудесным образом офицер Савадж остался жив.
Двумя годами ранее Смит тем же способом заколол одного из заключенных.
Это происшествие случилось не в блоке F, а в блоке D, где Смита содержали из дисциплинарных соображений. Тем не менее администрация решила, что тюрьме срочно требуется новый, современный блок для смертников. О нападении широко раструбили, и это помогло получить деньги на строительство.
Был составлен проект блока H, предназначавшегося для обеспечения «максимальной безопасности и контроля, а также создания для заключенных и персонала безопасных современных условий жизни и работы». В двухэтажном блоке должно было быть двести камер, разделенных на четыре отсека.
С самого начала проект блока H курировался тюремным персоналом. В крайне напряженной атмосфере, царившей после недавнего нападения на офицера Саваджа, персонал был склонен не скупиться на создание «бесконтактного» сооружения. На ранней стадии проектирования тридцать пять сотрудников тюрьмы встретились с архитекторами из Талсы, нанятыми Департаментом исправительных учреждений.
Хотя за всю историю Макалестера ни один узник не сбежал из этой тюрьмы, проектировщики приняли экстравагантное решение упрятать все строение под землю.
После двух лет, проведенных Роном в камере смертника, его душевное здоровье серьезно ухудшилось. Крики, вопли, проклятия в любое время дня и ночи стали еще более громкими и продолжительными. Поведение – еще более отчаянным. Он взрывался безо всякого повода, начинал сыпать ругательствами и швыряться вещами. Во время одного из приступов он четыре часа кряду заплевывал коридор и один раз попал в надзирателя. Но когда он начал кидаться собственными фекалиями, настало время его изолировать.
– Он кидается дерьмом! – закричал надзиратель, и все попрятались кто куда мог. Когда коридор вымыли, Рона выволокли из камеры и увезли обратно в Виниту для нового освидетельствования.
Он провел в Восточной больнице почти месяц – с июля по август 1990 года, был снова обследован доктором Лизаррагой, который констатировал наличие все тех же проблем, которые отмечал в прошлый раз. Три недели спустя Рон начал просить, чтобы его вернули в тюрьму. Он беспокоился насчет своей апелляции и полагал, что сможет лучше контролировать ее прохождение из Макалестера, где по крайней мере имелась юридическая библиотека. Режим приема лекарств был у него налажен, состояние казалось стабильным, и его просьбу удовлетворили.
После тринадцати лет замешательства Оклахома наконец сумела распутать клубок апелляций и назначила первую казнь. Несчастье выпало на долю заключенного Чарлза Троя Коулмена, белого, убившего трех человек и прождавшего исполнения приговора одиннадцать лет. Он был предводителем группировки, которая обычно устраивала в «загоне» всяческие беспорядки, так что многих его соседей не слишком огорчила перспектива наконец от него избавиться. Однако большинство узников понимали: стоит казням начаться – обратного пути уже не будет.
Казнь Коулмена стала событием, достойным освещения в прессе, и за воротами Биг-Мака собралось множество журналистов. Было здесь и ночное бдение при свечах, и интервью с пострадавшими, со священниками и со всеми случайными прохожими. По мере приближения рокового часа волнение все больше возрастало.
Грег Уилхойт и Коулмен дружили, хотя и отчаянно спорили между собой по поводу допустимости смертной казни. Рон по-прежнему в целом был ее сторонником, хотя отношение его колебалось. Коулмен ему не нравился. Тот, в свою очередь, был возмущен шумным поведением Рона, что неудивительно.
Накануне казни Коулмена «загон» охранялся строже обычного и в нем царила тишина. Цирк происходил за воротами тюрьмы, где журналисты отсчитывали минуты, словно ожидали наступления нового года. Грег наблюдал все это в камере по телевизору. Сразу после полуночи пришло известие: Чарлз Трой Коулмен мертв.
Несколько заключенных захлопали в ладоши и издали радостные крики, большинство же тихо сидели по своим камерам. Кое-кто молился.
Реакция Грега оказалась совершенно непредсказуемой. Его до глубины души возмутили те, кто обрадовался сообщению о свершившейся казни. Его друг умер. Да, мир стал чуточку безопаснее. Но это не остановит ни одного будущего убийцу; он знал убийц и понимал, что ими руководит. Если казнь принесла удовлетворение семье жертвы, значит, дискуссия далеко еще не завершена. Грег принадлежал к методистской церкви и ежедневно читал Библию. Разве Христос не учил прощать? Если убийство – зло, то почему штат официально позволяет убивать? Кто имеет право санкционировать смерть? Ему и раньше приходили в голову эти аргументы, но сейчас они получили импульс из другого источника.
Смерть Чарлза Коулмена подтолкнула Грега к драматическому откровению. В этот момент он словно бы развернулся на 180 градусов и никогда больше не исповедовал принцип «око за око».