– Да, и дома почти не ест, – подхватил Гуров. – Либо питается где-то еще, либо голодает. Кстати! Думаю, в связи с открывшимися обстоятельствами стоит запросить данные на то, где находится телефон с его сим-картой.

– Только на всякий случай давай-ка выйдем отсюда, – кивком позвал Гурова на выход Клячко.

– Боишься? – улыбнулся Гуров.

– Опасаюсь, Лева! – поправил его Станислав. – Для чего нужен неоправданный риск? То, что хотели, мы выяснили, а дальше здесь находиться считаю бессмысленным. Вдруг какие-нибудь не в меру ушастые и любопытные соседи услышат нашу приглушенную беседу и заинтересуются? Вряд ли, конечно, но все же…

– Ладно, пошли.

Сыщики вышли из квартиры Мариновых, заперев за собой дверь, и спустились к машине. Гуров позвонил в отделение, затребовав данные. Отъезжать от дома они пока не спешили. Через некоторое время дежурный сообщил, что сим-карта Маринова не определяется, высказал предположение, что тот просто избавился от нее, и добавил:

– В воду куда-нибудь скинул, и все. Обычное дело.

– Понятно, – бесстрастно произнес Гуров и посмотрел на Крячко: – Ну что, Станислав, пожалуй, придется ехать домой спать, как бы тебе ни хотелось рвануть в бой!

– Мне? – изумленно поднял брови Станислав. – Я даже не знаю, чего бы мне сейчас хотелось! Тем более что спать ложиться – только себе дороже, поскольку вскоре уже нужно подниматься и ехать на службу!

– Можешь заночевать прямо там, – предложил Гуров. – Я тебя подкину до главка. На диванчике в дежурке!

– Нет уж, – отрезал Крячко. – Давай по домам! Там хоть удобно полежать можно!

Отправив Крячко домой, Гуров позвонил жене Орлова и поинтересовался состоянием Петра. Та сообщила, что его положили в Центральную клиническую больницу. Инфаркт, к счастью, не подтвердился, но Петру Николаевичу прописан полный покой.

– Вы бы, Лев Иванович, пока его не волновали, – виновато попросила она. – А то сами знаете, какой он! Будет переживать за каждое преступление и рваться выписываться! А ведь ему нельзя!

– Не беспокойтесь, я ему лично буду докладывать, что ежедневно раскрывается по убийству! – шутливо заверил ее Гуров, но женщина и этому была рада.

После разговора с ней полковник поехал наконец к себе домой.

Глава третья

Петр Николаевич Орлов лежал на больничной койке и скучал. Сердце его грызла тревога. Но не о собственном здоровье тревожился генерал-лейтенант. Из головы никак не выходила история с гибелью дочери Николая Николаевича Амосова. Прескверная история, прямо скажем. Орлов понимал: главное, что его мучает, – это чувство вины. Чувство было совершенно иррациональным, поскольку Петр Николаевич не имел ни малейшего отношения к семейным делам Амосова и, разумеется, никоим образом не мог предотвратить ужасной трагедии, произошедшей с его дочерью.

Не то чтобы Орлов переживал из-за того, что лишится спонсорской помощи от Амосова – плевать он на нее хотел в конечном итоге! К тому же не сомневался, что и Гуров с Крячко, лучшие опера управления, будут на его стороне. Его тяготила сама ситуация. Несмотря на огромный опыт работы в уголовном розыске, Петр Николаевич всегда остро переживал смерть. Особенно если она обрывала жизнь молодого, полного сил человека. Сам считал это свойство сентиментальностью, смущался его и тщательно старался скрывать от подчиненных, опасаясь, что оно будет расценено ими как слабость. Вот и сейчас он переживал за Дану Амосову, которую не видел никогда в жизни, а теперь уже и не увидит.

Переживал и за Гурова с Крячко, которым придется расхлебывать эту кашу, причем расхлебывать без его помощи. Конечно, оба полковника были вполне самостоятельными людьми, и просто смешно думать, что им нужна нянька, но все же, все же… Ведь получалось, что это как бы Орлов подкинул им проблем. Да и перед Амосовым было очень неудобно. Ситуация сложилась просто идиотская: получалось, что Орлов как бы обязан Амосову. Обязан найти того, кто убил его дочь, хотя подобная обязанность никуда не девалась бы и в том случае, если бы их не связывали никакие спонсорские дела. Даже если бы он никогда до сего дня не слышал об Амосове, Орлов отнесся бы к расследованию смерти его дочери с той же мерой ответственности. И все равно на душе было прескверно.

Петр Николаевич завозился на постели и протяжно вздохнул. Хотел дотянуться до тумбочки, в которой лежал сотовый, но не смог: в правой руке торчала игла от капельницы, и прозрачная целительная жидкость каплями падала в нее, стекая по гибкой трубочке из большой бутыли, прикрепленной сверху. Врачи, кстати, предупредили, что разговаривать по телефону ему не рекомендуется, а волноваться вообще нельзя категорически, и жена собралась забрать у него телефон, но тут уж Орлов грудью стал против, хотя сил возражать у него почти не было. Жене пришлось уступить, и теперь мобильник покоился в тумбочке, а воспользоваться им Орлов все равно не мог.

Боль, которая стихла очень быстро после введения лекарства, теперь, когда он сделал попытку повернуться на бок, снова напомнила о себе, но уже глуше. Она словно затаилась. При полном покое практически не ощущалась, но стоило начать двигаться, как становилось ясно, что никуда она не ушла, что просто тихо сидит в засаде, как, бывало, он вместе со своими сыщиками, проводящими сейчас расследование.

«Что там у них, как? – беспокойно думал Орлов. – Хоть бы Гуров додумался позвонить!» И тут же горестно качал головой, понимая, что Гурову даны строгие указания не тревожить Петра Николаевича и, разумеется, тот не станет названивать посреди ночи.

«И попросить некого!» – обреченно вздыхал генерал-лейтенант.

Орлов лежал один в двухместной, полностью оборудованной палате. Здесь были и душ, и туалет, и даже телевизор, смотреть который ему все равно запрещалось, да и желания не было ни малейшего. Все мысли Орлова сейчас были сосредоточены на том, как продвигается расследование.

Вошла сестра, проверила капельницу и заменила опустевший флакон. Орлов оживился, разлепил губы, хотел шепотом попросить, чтобы девушка потихоньку взяла телефон и набрала номер Гурова, но, устыдившись, не стал этого делать.

Промучив себя еще какое-то время, Петр Николаевич почувствовал, что проваливается в сон. Препараты сделали наконец свое дело: видимо, в последний флакон было добавлено еще и снотворное. Веки стали тяжелеть и слипаться, и Орлов слабо, словно сквозь пелену ощутил, что на сердце становится спокойно и безразлично, а все проблемы, мысли об убийстве, Амосове, Гурове проваливаются куда-то, облегчая его душу. Через пару минут он уже крепко спал.

…Лев Гуров тоже спал, и не менее крепко. Возвратившись домой под утро, он не стал тратить оставшиеся драгоценные часы и решил использовать их максимально рационально. Сначала позвонил в главк и отдал распоряжение дежурным сержантам собрать как можно больше информации о Никите Маринове и, в частности, о его ближайшем окружении. Он понимал, что поиски Никиты нужно начинать немедленно, и помочь в этом могли как раз его близкие знакомые. После этого Гуров с чистой совестью решил отдохнуть. Завтра с утра им с Крячко предстояло совершить целый ряд дел, и если ночь будет бессонной, это точно скажется на их исполнении негативно. Поэтому он лег и практически сразу же заснул. Не спала лишь его жена Мария. Когда Гуров вновь задержался до утра, она, увидев его живым и здоровым, немного успокоилась, и, дождавшись, когда муж уснет, присела подле него на диван, вглядываясь сквозь тусклый свет луны в усталое, со складкой на лбу, родное лицо…