Из зарубежных мошенников, промышлявших скупкой исторических ценностей у «черных археологов» и краденых музейных экспонатов, в Москве предположительно могли находиться двое – Альбер Гроссдорф и Пьетро Мольти. Но все вышеназванные криминальные дельцы находились вне поля зрения милиции, и поэтому трудно было судить – действительно ли кто-то из них сейчас обретается в Москве, или они нашли более безопасные для себя территории. Как завершил Стас свое повествование, он решил созвониться с Клином, чтобы уточнить вопрос о регистрации Хамидова.
Когда Гуров нажал на кнопку отбоя, его телефон тут же завибрировал, а на мониторе высветился номер Амбара.
– Лев Иванович, значит, докладаю вам, – в своей обычной манере заговорил Бородкин. – Один тут сегодня утром завернул ко мне, ну… так, по делу, и сболтнул, что вроде бы какой-то Пятак мазу себе клевую надыбал. Какие-то залетные со стороны товар привезли редкий и дорогой – на любителя, а Пятак им покупателя нашел из иностранцев. Ну и хочет на этом срубить «капусты» – немерено. Вот такой кордебалет, Лев Иванович…
«Интересные новости! – сев в машину, мысленно отметил Гуров. – Фигуранты этой истории с метеоритом множатся, как тараканы в мусорном ведре. Теперь надо выяснять, кто он такой, этот Пятак, и не метеорит ли он с "залетными" собирается продавать…»
В управление он прибыл примерно через полчаса. Стаса там уже не было. Гуров решил какое-то время поработать в архиве, чтобы найти информацию о Пятаке, а затем попробовать созвониться с Любомировым. Он не был уверен, что и эти направления могут дать какой-то реальный результат, но отсутствие информации от гаишников, участковых, других подразделений милиции, задействованных для крупномасштабного поиска подозреваемых, диктовало необходимость искать, искать и искать какие-то иные, до сих пор еще не задействованные возможности. Да и не тот он был человек, чтобы пассивно сидеть, дожидаясь, когда же в огромный невод наблюдения и контрольных проверок попадутся те, кто им нужен.
Несмотря на во многом уже «оцифрованную» базу данных, искать конкретного человека по одной лишь кличке (которых у него, вполне вероятно, было несколько) было делом непростым. Особенно если учесть, что Пятаков в картотеке могло оказаться несколько – такое тоже уже случалось. Направив по электронной почте запросы во все райотделы города и области, Лев около двух часов перелопачивал груды информации по фигурантам десятков уголовных дел. Особенно богатый «урожай» криминала дали незабываемые, пропахшие пороховой гарью бандитских «стрелок» девяностые годы минувшего столетия. Когда почти ежедневно происходили крупные криминальные разборки и совершались громкие, и не очень, заказные убийства.
В глазах Гурова буквально рябило от обилия всевозможных Баронов, Сильвестров, Самураев, Червонцев… Гопники, мокрушники, щипачи, домушники, фармазоны, каталы – сколько же их, всех тех, кто, избрав для себя основой жизнеустройства паразитическое существование за счет других, годами, десятилетиями творил зло в самых разных его сферах!.. Когда у Льва уже начало иссякать терпение, как бы извиняясь за свое черствое, безразличное отношение к нему, удача все же решила явить милость. Просматривая досье крупного мошенника Павла Хрямина, промышлявшего антиквариатом, Гуров неожиданно заметил слово «Пятак». Оказалось, это одна из кличек криминального дельца, который, прибыв в столицу еще в девяносто пятом мелким жуликом с непрестижным в воровской среде «погонялом», по мере «профессионального роста» сменил его на более громкую кличку Граф.
Изучая криминальную биографию Пятака-Графа, Лев выявил еще один очень интересный факт: по одному из дел тот проходил вместе с уже известным Козлюхиным! Это говорило о многом. И прежде всего о том, что Козлюхин и Хрямин вполне могли продолжить криминальное сотрудничество теперь уже в плане посредничества между шайкой Жлоба и иностранным покупателем загадочного космического объекта.
Дав соответствующие распоряжения о том, чтобы в круг разыскиваемых по данному делу включили и Хрямина, Лев вернулся в свой кабинет, ощущая некоторую внутреннюю опустошенность из-за огромной траты душевных сил на изучение биографий всевозможных негодяев и отморозков. Сев за стол, он набрал номер Любомирова. К его удивлению, после первого же гудка в трубке раздался щелчок, и он услышал голос человека, которому, на слух, было уже примерно за шестьдесят, но тем не менее звучащий бодро и внятно.
– Здравствуйте, Лев Иванович, – сразу же откликнулся Любомиров, едва услышав приветствие Гурова. – Мне буквально только что о вас по телефону говорил Федор Васильевич… ну, академик Кольцов. Он мне уже рассказал о ваших проблемах. Если сможете, подъезжайте ко мне, покажу вам одну занятную вещь.
В предчувствии удачи Лев вновь сел в свой «Пежо» и помчался на северо-восток Москвы. Любомиров жил в тихом, благоустроенном микрорайоне, где, радуя глаз, зеленели скверики, где не так густо бежали потоки машин и сохранилось что-то исконно московское – добродушное, приветливое, раздольное, еще не вытравленное бешеным ритмом бесконечной гонки за успехом, славой и деньгами, который уже давно уверенно доминирует в деловых районах столицы.
Любомиров, как и представлял себе Лев, был сухощавого телосложения, с живым, умным взглядом и, несмотря на возраст, крепкими, жилистыми руками. Обменявшись с умельцем рукопожатием, Гуров прошел из прихожей в зал и замер от увиденного. Квартира Любомирова и впрямь была похожа на музей старинного технического искусства. Но это было собрание не унылых, уже недвижимых механизмов, а отреставрированных, сверкающих никелем и позолотой устройств, поражающих глаз свежестью красок частей и деталей, искусно выточенных из красного и черного дерева, мореного дуба, карельской березы, меди, бронзы и черненого чугуна.
На разные лады тикали десятки часов со всевозможными игрушечными дополнениями – крохотными балеринами, в нужное время исполняющими свои пируэты, забавными зверюшками, отбивающими часы на литаврах и барабанах, ангелами, поощряющими бережливое отношение к времени, и злокозненными бесенятами, крадущими его у нерадивых. Тут же блистали изысканностью форм музыкальные шкатулки, издающие совершенно неповторимые оркестровые композиции. А еще на полках стояли кинокамеры, возможно помнящие самих братьев Люмьер, фонографы времен Эдисона и многое, многое другое, за что любой ярый коллекционер, не раздумывая, не только отдал бы все свое состояние, но и продал саму бессмертную душу.
– Аркадий Владимирович, у меня такое ощущение, что я попал в какой-то семнадцатый или еще более ранний век. – Осматриваясь, Гуров восхищенно покрутил головой. – Это что-то потрясающее. Такое впечатление, что все эти вещи вы взяли готовыми прямо из мастерских, где их только что создавали. И, знаете, смотрю на эти экспонаты, а у самого такое ощущение, будто вместе со мной на них смотрят те, кто ими раньше владел.
– И не вы один ощущаете такое, – рассмеялся Любомиров. – Должен вам сказать, каждая вещь несет на себе отпечаток человека, который ее создал и ею пользовался. Вы, наверное, уже слышали, что места, где собраны вещи прошлых веков, изобилуют всевозможной мистикой. Я человек абсолютно не суеверный, но тем не менее вынужден признать, что и в моей квартире иногда происходит нечто, не поддающееся рациональному объяснению. Скажем, как-то раз я оставил вон ту музыкальную шкатулку с заведенной пружиной. А тут нужно было срочно куда-то ехать. Возвращаюсь часа через два, а шкатулка играет вовсю. Кто мог ее включить? И таких случаев – не счесть.