Сказано было внушительно, с уместным волнением. А как же – с большим человеком разговор.

Отошли в сторону, подальше от чужих ушей.

– Слушаю вас.

Всё шло как по маслу. Оставались пустяки.

– Я переведен в резерв. Буду работать в военно-промышленном комитете, – энергично, напористо стал излагать свой «проэкт» Емельян Иванович. – Решили, что там от меня будет больше пользы. Ведь я по образованию горный инженер, по роду довоенных занятий золотопромышленник. Золота в военное время еще больше нужно. Стратегический металл. И возник у меня вопрос, напрямую касающийся вашего ведомства.

– Так-так, – подбодрил его Жуковский. – Сохранность и транспортировка золота действительно переданы в ведение подведомственного мне Жандармского корпуса.

– А охрана при этом осталась почти такой же, как в мирную пору! – горячо воскликнул Базаров. – Принятые вашим ведомством дополнительные меры я бы назвал косметическими. Во всяком случае, недостаточными. Опасно это, ваше превосходительство. И глупо. Я понимаю, сейчас не время и не место для серьезного разговора, но ежели бы вы согласились взглянуть на досуге… Вот, я тут кратенько набросал свои предложения. Только самое основное.

Он вынул из папки лист плотной бумаги. Жуковский взял.

Замечательно!

Пробежал начало глазами, но почерк был мелкий, трудночитаемый.

– Кажется, что-то дельное. – Его превосходительство повертел бумагу. – Но сразу видно, что вы никогда не служили по казенной части. Чтобы документу дать ход, по правилам нужно напечатать на пишущей машине. Вот здесь поставить число. Подпись разборчиво. Ничего не поделаешь – бюрократия.

– Виноват, – стушевался золотопромышленник. – Это по неопытности. Завтра же с вашего позволения перешлю в канцелярию, в надлежащем виде. Позвольте…

Дело, на девяносто девять процентов завершенное, вдруг застопорилось. Генерал сжал пальцы, не давая вытянуть из них докладную записку.

– Мне, право, неудобно, господин Базаров, но вернуть вам бумагу я не смогу. Правило и давняя привычка: любой документ, попавший мне в руки, у меня же и остается.

– Но как же перепечатка? – улыбнулся сибиряк, еще не веря, что операция срывается.

– Не извольте утруждаться. Сами отлично перепечатаем. Вы только заезжайте к нам на Фурштатскую, поставьте подпись и укажите, как с вами связаться. Так вам будет даже удобней. Ротмистр!

По мановению начальства офицер, дежуривший в дверях, приблизился и забрал листок, спрятал в портфель.

Ласково потрепав автора записки по плечу, Жуковский двинулся к дамам.

– В самом деле, так удобней, – пролепетал сраженный прожектер.

Ему послышался душераздирающий треск и словно бы грохот стеклянных осколков. Это рухнула и разлетелась вдребезги вся затейливо выстроенная конструкция. Подготовка, плавание по холодной Балтике, любовная канитель со старой дурой – всё было напрасно. Другого листка специальной обработки, замечательно фиксирующей отпечатки пальцев, в запасе нет. А хоть бы и был! Поди-ка возьми этакого гуся с давними привычками…

М-да. Нечасто фортуна наносила своему любимцу столь жестокие удары.

Потрясенный и раздавленный, он не сразу обратил внимание на шум, доносившийся из прихожей.

А между тем назревал скандал

Началось с того, что к княгине (она увлеклась беседой с итальянским посланником) приблизился мажордом и вполголоса доложил:

– Княгиня Зарубина… со спутником.

Зарубина входила в число приглашенных, поэтому Лидия Сергеевна не поняла, чем вызван сконфуженный вид служителя.

– Со спутником? Вы хотите сказать, с флигель-адъютантом Зарубиным? Но ведь он в Ставке.

– Нет, ее сиятельство пришли не с супругом, – промямлил Василий, что было на него совсем непохоже.

Впрочем, густой бас, несшийся со стороны коридора, и не мог принадлежать Анатолю Зарубину, человеку светскому в полном смысле этого понятия. (Кто-то там рокотал: «Ишь, шуб-то понавесили! Чай, уезд целый пропитать можно».) Определенно это был не Анатоль.

– Пока ваша светлость отсутствовали, ее сиятельство, извиняюсь за выражение, спутались с этим, – так же тихонько пояснил мажордом, но понятней не стало.

Божья корова (таково было заглазное прозвище богомольной Фанни Зарубиной) с кем-то спуталась? Невероятно!

А в гостиную уже входила сама Фанни, дама исключительно некрасивой внешности и бурного темперамента. Верейскую поразило, что Зарубина была в простом суконном платье, совсем черном.

– Лидочка, радость какая! – Зарубина распростерла объятья.

Этот порыв тронул Лидию Сергеевну. Не такие уж они были закадычные подруги, чтоб столь шумно радоваться встрече.

– Радость светлая! – продолжила Фанни, целуя хозяйку в лоб, будто покойницу в гробу. – Я привезла его! Он согласился! Лидочка, я привезла к тебе Странника!

Она обернулась и сделала картинный жест в сторону двери.

Верейская моргнула.

В салон медленно, важно шел высокий костлявый мужик – самый натуральный: длинные волосы расчесаны надвое, борода лопатой, в перепоясанной малиновой рубахе, в сапогах бутылками.

Мажордом кинулся ему навстречу, будто воробьиха, пытающаяся оборонить гнездо от кота – да так и застыл.

– Ишь, пузо выставил. Прямо енарал. Пусти-тко.

Невероятный гость ткнул Василия острым пальцем в живот – мажордом попятился.

По комнате прокатился не то скандализованный, не то заинтригованный шелест.

– Это он, он! …Только его тут не хватало! …Странник, Странник! – неслось со всех сторон.

Тут-то Верейская наконец и поняла, кто к ней пожаловал. До войны ей доводилось слышать о причуде ее величества, каком-то мужике-кудеснике, однако кто бы мог вообразить, что этот субъект превратится в такое celebrity? [9] Как-то даже сразу и не сообразишь, хорошо это для раута или ужасно, что Фанни его привела.

Между прочим, Лидия Сергеевна отметила, что Странник одет хоть и по-мужицки, но очень непросто. Рубашка отменного шелка, пояс искусно расшит, сапоги тонкой лакированной кожи.

– Милости прошу, – осторожно молвила хозяйка. – Вас, кажется, величают Григорием Ефимовичем?

Серые глаза беспокойно пробежали по лицам собравшихся и вдруг уставились прямо на Верейскую. Ее будто толкнуло – вот какая сила была в этом взгляде.