– Подожди, Матюшева не говорит определенно. Ты на меня не похож, но многих людей легко с тобой спутать. Кружнев – человек неприметный, среднего роста, худощавый, таких много.
– Попробуй доказать. В случае удачи ты выходишь напрямую, – быстро ответил Гуров.
– Как докажешь? Один свидетель, и тот сомневается, может, Кружнев, а может, и нет.
– Раздели задачу пополам, – Гуров говорил быстро, азартно. – Сначала убедись сам. Если ты лично, майор Антадзе, будешь уверен, что в два часа ночи у «Волги» находился Кружнев, тебе станет легко работать, и ты найдешь доказательства и следователю и суду.
– Как? Как убедиться? – спросил Отари раздраженно.
– Это сделать нетрудно.
– Извини, подполковник, за грубость, ты мой гость, но сейчас ты говоришь неправду.
– Человек, который может оказывать давление на твоего начальника, медсестру и подавно запугает, купит, съест живьем, костей не выплюнет. Ты сказал, Татьяну знаешь, вызови утром, допроси поподробней, когда, где, при каких обстоятельствах конкретно, какими словами медсестра рассказывала о ночной сцене. Сравни показания Татьяны с официальным допросом медсестры.
– Товарищ подполковник!
– Подожди! – перебил Гуров. – Вновь вызови медсестру и передопроси. Если она от своего первого рассказа станет уходить все дальше и дальше, значит, она попала под пресс, на нее давят, и с Кружневым ясно. Возможно, медсестра сегодня вечером уехала к родственникам, тогда ты, майор, на коне. Никого за ней не посылай, выезжай сам, получи подробные официальные показания.
Отари лишь кивал и без зависти и обиды думал, что против Гурова он, майор Антадзе, вроде как второразрядник против мастера, может на равных лишь на ковер выйти да руку пожать.
– Утра я ждать не стану, поеду сейчас, – сказал Отари и пошел к телефону. – Главное – медсестра, остальное подождет.
«Волнуется, – понял Гуров, – и голову мне морочит, сбивает неожиданными вопросами, хочет от меня что-то скрыть».
– Отари! – Гуров вошел в комнату. – Ты чего так торопишься? Утром можно все сделать, сейчас уже одиннадцать.
– Ты сам сказал, девочка может уехать, – Отари прятал глаза, начал без надобности переобуваться.
– Уедет, даст тебе лишний козырь.
– Лев Иванович, ты меня не учи, – рассердился Отари. – Мне могут не сказать, куда она уехала. Девочка вздумает подняться в горы, там есть и ущелья.
– Даже так? – Гуров потер подбородок, вздохнул: – Извини, тебе виднее. Так мне тоже поберечься?
– Тебе дать пистолет?
– А у тебя есть лишний?
– Слушай, Лев Иванович, ты мне в душу не лезь, – Отари услышал стук мотора приближающейся машины. – Так дать?
– Спасибо, я оружия не люблю.
В ресторане оркестранты начали неторопливо собирать инструменты, что означало, без наличных они больше играть не станут. Кто-то из посетителей, видимо, завсегдатай, махнул рукой.
– По просьбе наших дорогих гостей… – слащаво улыбаясь, прошептал саксофонист.
Компания занимала все тот же столик, Гуров молча поклонился, перекричать музыку не представлялось возможным. Артеменко наклонился и в самое ухо прокричал:
– Горячее? Иначе кухня закроется!
Гуров кивнул, отстранил руку Кружнева, пытавшегося налить ему коньяку, выпил минеральной и занялся салатом. Толик танцевал с Майей, Артеменко холодно, как всегда безразлично, смотрел в зал, Таня о чем-то переговаривалась с Кружневым, который казался пьяным.
«Я нормальный человек, не ханжа, не моралист, – рассуждал Гуров, наблюдая за окружающими, – не считаю ресторан притоном, отрыжкой чуждого нам мира, но ведь скучно же, однообразно, здесь можно свихнуться от тоски».
Оркестр взял тайм-аут, наступившая было тишина заполнилась ровным шумом зала, прерываемая пьяными выкриками.
– Надо шевелить мозгами, – сказал Артеменко, – и как-то разнообразить наше времяпрепровождение, иначе мы покроемся волосами и отрастим хвосты.
К столу вернулись Майя и Толик. Майя обняла Гурова и громко сказала:
– Где ты шлялся? Такие женщины пропадают, – от нее пахло коньяком. – Ты, Лева, законченный эгоист.
– Может, вам все надоело, скучно, а мне так распрекрасно! – Кружнев поднял бокал. – У вас – будни, а у нас – праздник!
– Мы, Николай Второй, – усмехнулся Артеменко, увидел кого-то у входных дверей, хлопнул Кружнева по плечу. – На выход, тебя Дульсинея кличет.
– Да! – Кружнев допил бокал и поднялся. – Никитович, расплатись за меня. – Он пошел к дверям.
«Кажется, – глядя ему вслед, подумал Гуров, – он не так пьян, как изображает», – а вслух спросил:
– Куда он заторопился, кто его кличет!
– Лева, ты приехал из Могилева! – Майя не актерствовала, была пьяна. – У Ленечки жуткий роман с горничной второго этажа. Знают все, объявляли по радио. Стихи слагают. Лева, все утки парами… – она махнула рукой. – Только ты один.
Казалось, Таня не слушает, однако громко ответила:
– Мы с Толиком – друзья с детства, а влюблена я в Льва Ивановича. А он на меня – ноль внимания! – она обняла Толика за шею и шепнула: – Ты лишь пикнешь, я из тебя клоуна сделаю. Ты Отари Георгиевича не забыл?
– Татьяна, я в твои дела никогда, – Толик галантно поцеловал ей руку и добавил: – Желания женщины – закон!
– Где нахватался! – рассмеялась Майя. – Сенека.
Официантка принесла цыпленка. Гуров отложил бесполезный нож и взялся за цыпленка руками.
Артеменко с Майей поднялись на этаж, а Таня, Гуров и Толик вышли на улицу.
– Разрешите вас проводить? – спросил Гуров.
– Это после моего объяснения в любви? – Таня взяла Толика под руку. – Лев Иванович, я девушка строгих правил. За мной следует ухаживать с утра.
– Извини, старик. – Толик пожал мощными плечами.
Открывая дверь своего номера, Гуров услышал телефонный звонок, вбежал и снял трубку.
– Гуров!
– Ты в служебном кабинете? – скрывая волнение, спросил Отари. – Второй час, я уже ехать к тебе собрался.
– Девушка не ушла в горы, не сорвалась в ущелье, но, к сожалению, не помнит, как выглядел мужчина, которого она видела ночью, – сказал Гуров, – так?
– Хуже, – ответил Отари. – Она абсолютно уверена, что ночью видела мужчину высокого и полного.
– Прекрасно. Раз Кружнев небольшого роста и худощавый, значит, она видела высокого и полного. Великолепно! А как она тебе объясняет свой первый разговор с Татьяной?
– Говорит, напутала Таня, сплетница.
– Давай вздремнем, утром начнем думать. Спокойной ночи. – Гуров положил трубку.