Меж тем Лютер с Норой, охваченные тревогой, ждали в спальне воссоединения с любимой доченькой и знакомства с ее женихом.
— А что, если он нам не понравится? — пробормотал Лютер. Он сидел на краю двуспальной кровати и потирал лодыжки. Из гостиной доносились все новые приветствия.
— Прекрати, Лютер! — одернула мужа Нора. — Мы же воспитали умную девочку. — Она наносила на щеки последние слои пудры.
— Но ведь они только-только познакомились.
— Любовь с первого взгляда.
— Ерунда. Такого не бывает.
— Может, ты и прав. Даром, что ли, я присматривалась к тебе целых три года!
Дверь распахнулась — и в спальню вбежала Блэр. Нора с Лютером взглянули сначала на дочь, затем — ей через плечо, посмотреть, насколько темнокож этот Энрике.
Он вовсе не был негром! Ну разве что оказался чуть более загорелым, чем Лютер!
Они обнимали и целовали дочь так, словно не виделись с ней несколько лет, потом с радостью и облегчением поздоровались с будущим зятем.
— А вы оба здорово выглядите, — заметила Блэр, оглядывая родителей. На Норе был просторный и пестрый рождественский свитер — впервые в жизни ей захотелось выглядеть полнее. Лютер же походил на пожилого жиголо.
— Следим за своим весом, — сказал он, не выпуская руки Энрике из своей.
— И еще вы где-то загорали, да? — спросила Блэр у отца.
— Э-э... да, погода стояла такая теплая, совсем не по сезону. Ну и немножко поджарились на прошлой неделе, когда перекапывали клумбы.
— Идемте к гостям, — предложила Нора.
— Нельзя заставлять людей ждать, — подхватил Лютер и двинулся на выход.
— Ну, разве он не красавчик? — шепнула Блэр матери.
Энрике шел на шаг впереди.
— Очень красивый мужчина, — кивнула Нора.
— А почему папа хромает?
— Ногу подвернул. Но вообще он в полном порядке.
В гостиной было полно народу, публика, как отметила Блэр, самая разношерстная, но это не важно. Не было большинства обычных их гостей. Зато почти все соседи оказались здесь. Но она никак не могла понять, зачем пригласили пожарных и полицейских.
Энрике ждали подарки, он открывал и рассматривал их в центре комнаты. Нед Бекер презентовал красную рубашку для гольфа из местного загородного клуба. Джон Гэлди подарил путеводитель по местным питейным заведениям и ресторанам с роскошными цветными фотографиями. Подарки так и сыпались на Энрике со всех сторон, и он был растроган едва ли не до слез. Пожарные подарили ему два фруктовых торта, Энрике тут же отметил, что таких лакомств в его родном Перу нет. Полицейская благотворительная ассоциация вручила ему календарь.
— По-английски говорит, как Бог, — шепнула Нора дочери.
— Лучше, чем я, — шепнула Блэр в ответ.
— Ты вроде бы говорила, он ни разу не был в США.
— Он учился в Лондоне.
— О-о! — Ставки Энрике росли. Красив, образование получил за границей, врач. — А где вы познакомились? — спросила Нора.
— В Лиме, на собеседовании.
Гости разразились восторженными криками, когда Энрике, открыв высокую коробку, вытащил оттуда настольную лампу — подарок Беллингтонов.
И вот наконец, когда все подарки были розданы, Лютер объявил:
— Прошу всех к столу!
И гости двинулись на кухню, где стол был завален угощениями, собранными со всей улицы. Все блюда выглядели нарядно и аппетитно. Даже копченой форели Норы нашлось место, ее нарезала и красиво разложила на тарелках Джессика Бриксли, лучшая на Хемлок-стрит повариха.
Участники хора изрядно озябли на улице, хоть снегопад был не очень сильный. До них дошла весть, что у Крэнков зовут к столу, и все они дружной толпой тоже ввалились в дом. Возглавлял процессию ансамбль с колокольчиками.
Явился и еще один гость, мужчина с рыжевато-седой бородкой, которого Нора встретила у прилавка с арахисовым маслом в магазине «Крогер». Похоже, он знал тут всех, а вот его — никто. Нора поздоровалась с ним, а потом не сводила с гостя глаз и наконец услышала, как он представился кому-то:
— Марта. — Похоже, этот Марти страшно любил всякие сборища и везде чувствовал себя как дома. Он застиг Энрике в уголке, за тортом и мороженым, и эти двое сразу завели оживленный разговор — на испанском.
— Кто это? — поинтересовался мимоходом Лютер.
— Марти, — шепнула Нора в ответ таким тоном, точно знала этого мужчину полжизни.
Угостившись на славу, народ снова потянулся в гостиную — там в огромном камине ревел огонь. Дети спели два гимна. Затем вперед шагнул Марти с гитарой. К нему подошел Энрике и объявил, что сейчас он со своим другом исполнит несколько традиционных перуанских рождественских песен.
Марти ударил по струнам гитары, и дуэт гармонично и плавно затянул песню. Слова были незнакомые, но смысл поняли все. Рождество — это время радости и мира во всем мире.
— Он еще и поет, — шепнула Нора Блэр. Дочь светилась от гордости.
Между песнями Марти объяснил, что некогда работал в Перу и что очень скучает по этой прекрасной стране. Потом гитара перешла к Энрике, он взял несколько аккордов и тихо затянул еще один рождественский гимн.
Лютер с вымученной улыбкой стоял, прислонившись спиной в каминной доске и переминаясь с ноги на ногу. Больше всего на свете ему хотелось лечь и спать, спать. Он смотрел на лица соседей, такие знакомые, такие добрые и милые лица. И как все благоговейно слушали песню. Его соседи были здесь. Все, кроме Трогдонов.
И кроме Уолта Шёля и его жены Бев.
Допели еще одну перуанскую песню, и дуэт Энрике и Марти был награжден громом аплодисментов. Лютер воспользовался моментом и незаметно выскользнул из комнаты. Прошел через кухню в темный гараж. Там надел пальто, шерстяную шапочку, шарф, высокие ботинки, перчатки и вышел под снег, на улицу, опираясь на пластмассовую тросточку. Медленно, стараясь не морщиться при каждом шаге от боли в распухших лодыжках, он заковылял по Хемлок-стрит.
Тросточку он держал в правой руке, в левой был зажат большой конверт. Снегопад был не сильный, но тротуар уже побелел. На полпути он обернулся и взглянул на свой дом. Гостиная ярко освещена. Гостей полным-полно. Елка с расстояния выглядела очень даже прилично. А на крыше гордо красовался снеговик.
На Хемлок-стрит было пусто и тихо. Пожарный автомобиль, полицейские машины и «скорая», слава Богу, уехали. Лютер взглянул на восток, потом — на запад и не заметил ни единой живой души. Большинство обитателей улицы находились сейчас у него в доме, пели гимны, веселились. Это они спасли его от гибели. Вероятно, потом он будет вспоминать об этом досадном эпизоде с улыбкой.
Дом Шёлей был хорошо освещен снаружи, но внутри была почти полная тьма. Лютер медленно подошел к калитке, края высоких ботинок нещадно натирали распухшие лодыжки. Если бы не тросточка, он бы сюда не дополз. Поднявшись на крыльцо, Лютер позвонил в колокольчик и еще раз обернулся взглянуть на свой дом. Из-за угла вышли Ральф Бриксли и Джадд Веллингтон, принялись навешивать гирлянды лампочек на кусты можжевельника у дома Крэнков.