Фред Прайор предложил посадить Бойетта к нему на заднее сиденье и постоянно держать на мушке. В команде Робби все горели желанием покарать настоящего преступника, и в случае если Бойетт действительно привел их к месту, где спрятал тело, то Фреда Прайора и Аарона Рея не пришлось бы долго уговаривать разобраться с ним раз и навсегда. Кит это чувствовал и понимал: в его присутствии на насилие никто не решится хотя бы из уважения к его сану.
С Брайаном Деем вопрос обсуждался долго. Журналистам Робби Флэк не доверял в принципе. Конечно, если тело найдут, то все придется должным образом записать, и сделать это лучше человеку, не входившему в число его сотрудников. Разумеется, Дей сразу изъявил горячее желание присоединиться к поискам, но его заставили согласиться с рядом жестких условий. Сообщить что-то в эфире он мог только по прямому указанию Робби Флэка. Если он или оператор Бак попытаются это сделать тайком, их изобьют или застрелят, а скорее всего сначала изобьют, а потом застрелят. Брайан и Бак все правильно поняли и заверили, что с их стороны никаких проблем не возникнет. Поскольку Дей был директором службы новостей, неожиданный отъезд ему не надо было ни с кем согласовывать.
— Мы можем поговорить? — спросила Марта. Они ехали уже полчаса, и небо впереди постепенно окрашивалось в оранжевый цвет.
— Нет, — отрезал Робби.
— После смерти Донти прошло почти двенадцать часов. О чем ты сейчас думаешь?
— Я абсолютно разбит, Марта. Ничего не соображаю. Нет никаких мыслей.
— А что ты подумал, когда увидел тело Донти?
— Что мы живем в больном мире, если позволяем себе совершать убийства. Я смотрел на него и видел красивого молодого человека — он лежал спокойно и, казалось, спал. На теле не было ран или увечий, никаких признаков борьбы. Его убили, как старого пса, фанатики и идиоты, слишком ленивые или тупые, чтобы соображать, что творят. Знаешь, о чем я действительно думаю, Марта?
— О чем?
— Я думаю о Вермонте, где летом не жарко, нет такой влажности и где никого не казнят. Очень все цивилизованно. Домик на озере. Я научусь убирать снег лопатой. Если все продать и закрыть фирму, то миллион, наверное, наберется. Уйду на покой и стану писать книгу.
— О чем?
— Понятия не имею.
— И кто в это поверит, Робби? Ты никогда не уйдешь на покой. Возможно, возьмешь отпуск, чтобы перевести дух, а потом снова найдешь дело, возмутишься несправедливостью и подашь иск, а то и десять сразу. И ты будешь так жить, пока тебе не стукнет восемьдесят и тебя не вынесут из офиса ногами вперед.
— Я не доживу до восьмидесяти. Сейчас мне пятьдесят два, и я уже иногда чувствую, что у меня крыша едет.
— В восемьдесят лет ты по-прежнему будешь судиться.
— Сомневаюсь.
— А я — нет. Я знаю, к чему у тебя лежит сердце.
— Сейчас мое сердце разбито, и я готов уйти. А ведь спасти Донти мог самый заурядный адвокат.
— И что бы этот самый заурядный адвокат сделал иначе?
Робби в умоляющем жесте отгородился от нее ладонями и сказал:
— Не сейчас, Марта. Пожалуйста.
В машине, следовавшей за ними, первым заговорил Бойетт:
— Вы действительно присутствовали на казни?
Кит сделал глоток кофе и ответил:
— Да, присутствовал. Я не собирался, но все решилось в последнюю минуту. Я не хотел там быть.
— И теперь жалеете об этом?
— Хороший вопрос, Тревис.
— Спасибо.
— С одной стороны, мне жаль, что я видел, как казнят человека, тем более утверждавшего, что он невиновен.
— Он действительно невиновен, вернее, был невиновен.
— Я хотел помолиться вместе с ним, но он не пожелал. Сказал, что перестал верить в Бога, хотя раньше верил. Священнику очень трудно находиться рядом с человеком, который перед смертью не верит в Господа на небесах. Я часто навещал в больнице умиравших прихожан, и мысль, что их души скоро примет в свое вечное царство Господь, приносила облегчение. Но с Донти все произошло иначе.
— Как и со мной.
— С другой стороны, в камере смерти я видел нечто, что должны видеть все. Зачем скрывать, что мы творим?
— Так вы бы согласились снова присутствовать при казни?
— Я этого не говорил, Тревис. — Кит еще не отошел от первой казни, и мысль о новой была просто невыносимой. Когда несколько часов назад он засыпал, перед глазами возник образ Донти, привязанного к смертному ложу, и вся сцена казни прокрутилась перед глазами как в замедленной съемке. Пастор вспомнил, как смотрел на грудь, чуть поднимавшуюся при вдохе и медленно опускавшуюся при выдохе. Вверх — вниз, вверх — вниз. А потом Донти выдохнул в последний раз — и все. Кит знал, что эта картина запечатлелась у него в памяти навсегда.
На востоке небо начало светлеть. Они пересекли границу Оклахомы.
— Думаю, что больше в Техасе я уже никогда не окажусь, — заметил Бойетт.
Кит не знал, что на это сказать.
Вертолет губернатора приземлился ровно в девять. Поскольку прессу предупредили заранее, журналисты уже наверняка собрались, и во время полета губернатор, Барри и Уэйн обсуждали, как лучше поступить. В результате они пришли к выводу, что эффектнее всего будет смотреться приземление на футбольном поле. Об этом тут же сообщили ожидавшим журналистам, и те помчались к зданию старшей школы Слоуна. Газетный киоск почти весь выгорел, и на его обугленных развалинах еще кое-где курился дым. Пожарные до сих пор разбирали завалы. Когда Гилл Ньютон вышел из вертолета, его встретили полицейские, бойцы Национальной гвардии и несколько тщательно отобранных пожарных, выглядевших особенно усталыми. Он с участием пожал всем руки, будто морским пехотинцам, вернувшимся с поля боя. Барри и Уэйн быстро осмотрели окрестности и нашли место для пресс-конференции — на заднем фоне виднелись следы погрома и сгоревший киоск. Губернатор, одетый в джинсы, ковбойские сапоги и ветровку, казался обычным местным жителем.
С выражением тревоги, но в то же время преисполненный решимости, Ньютон повернулся к журналистам и камерам. Осудив насилие и беспорядки, он пообещал защитить граждан Слоуна. Он сообщил, что направляет сюда дополнительные силы Национальной гвардии, и выразил готовность направить в город все войска, которыми располагает штат Техас, если в этом возникнет необходимость. Мэр говорил о справедливости, как ее понимают в Техасе. С прицелом на выборы, он призвал чернокожих лидеров навести порядок, утихомирив хулиганов, но ни словом не обмолвился о белых нарушителях порядка. После произнесения пышной тирады губернатор тут же ретировался, отказавшись отвечать на вопросы. Ни он сам, ни Барри с Уэйном не испытывали ни малейшего желания комментировать выступление Бойетта.
В течение часа Гилл Ньютон разъезжал на патрульной машине по Слоуну, останавливаясь выпить кофе с солдатами и полицейскими и поболтать с местными жителями. Он приехал на пожарище Первой баптистской церкви и с выражением боли на лице осмотрел руины. Все это время за ним неотлучно следовали камеры, каждое движение фиксировалось — не только ради обозначения важности момента, но и ради успеха будущих избирательных кампаний.