— Употребляя некую долю здорового цинизма, так и обстоит, — кивнул Бахметов. — Скажу вам без ложной скромности — я весьма неплохо разбираюсь в предмете… но ни один специалист в электротехнике, как бы сведущ он ни был, не в состоянии восстановить отсутствующие здесь главные детали конструкции. Такова уж природа изобретательства, один человек совершает то, что другие не в состоянии до поры до времени разгадать… Одним словом, господа, вам нужен сам изобретатель… или, по крайней мере, полный чертеж его аппарата. Полный. — Он вновь хлопнул ладонью по папке. — Это никого не удовлетворит. Сам изобретатель или полный чертеж.
— Да что там, — самодовольно ухмыльнулся Страхов. — Как это Мефистофель пел в исполнении Шаляпина? Люди гибнут за металл… А тут и гибнуть не надо, взял себе денежки — и работай. Денег у вас, ротмистр, будет сколько потребуется, хоть лопатой гребите, хе-хе-с. Не устоит немецкая душа, немчура на деньга падка, ох, падка…
— Насколько мне известно, Штепанек — чех, — сказал Бахметов.
— И что? — фыркнул Страхов. — Чехи, небось, из того же теста… Когда перед ним начнешь золото из горсти в пригоршню пересыпать… А что чех, так даже удобнее, вы ему там, ротмистр, с три короба наговорите о славянском братстве и всякой такой кулябамбии…
— В самом деле, — старательно сохраняя невозмутимость, сказал Аверьянов. — Эту сторону вопроса вам следует непременно учесть, ротмистр, возможно, небесполезно будет играть на этой струне. Если Штепанек из панславистов… В любом случае, средства вам и в самом деле будут отпущены неограниченные, «номерной» счёт уже открыт в одном из венских банков, венская агентура готова будет оказать вам всё возможное содействие. Готовьтесь выехать в Вену как можно скорее.
— Да прямо нынче вечером! — подскочил Страхов. — Что кота за хвост тянуть, господа?
Аверьянов мягко вмешался:
— Ближайший экспресс на Вену отправляется только через сутки. К тому же необходимо подготовить документы, обговорить многие детали…
— Жаль, жаль… — покривился Страхов. — А то бы я уже сегодня доложил государю…
— Вы будете иметь возможность это сделать через сутки.
— Экие вы, генштабисты… Семь раз отмерь…
— Служба такая, Виктор Сергеевич, — с тем же величайшим терпением ответил Аверьянов. — Вы же сами не хотите, чтобы дело закончилось крахом из-за того, что готовилось в спешке?
— Боже упаси!
— Вот и предоставьте нам действовать со всем возможным тщанием.
— Ладно, ладно, кто ж спорит… А только чудесно было б государю доложить уже сегодня…
— Вы можете доложить, что подходящий человек отыскался и готов действовать со всем рвением.
— И то…
— Николай Донатович, — сказал Бестужев, стремясь перевести разговор в более практическое русло. — Вы уверены, что нас никто не опередил?
— Вот об этом можно говорить со всей уверенностью. Взгляните на дату выдачи патента — всего два месяца назад. Никто и не успел вникнуть. Это не домыслы, мне достоверно известно, что конкуренты наши пока что не обозначились на горизонте… и знаете, что самое весёлое? Австрияки упустили великолепную возможность.
— Как это?
— Давайте по порядку. Получив патент, Штепанек принялся изыскивать средства на постройку аппарата. Месяц назад, что самое пикантное, он посетил Россию и предлагал двум купцам, Садчикову и Фролову, приобрести и приемное, и передающее устройства. Оба — известные мехоторговцы, Штепанек им предлагал с помощью его аппарата передавать изображения мехов из Петербурга в Лондон, на очередной пушной аукцион. Коммерсанты наши отказались — то ли не оценили по дремучести своей преимуществ изобретения, то ли… Дьявол их разберёт. Вполне возможно и не дремучесть они показали, а деловую оборотистость. Вполне может оказаться, что в их ремесле одним изображением не ограничишься, нужно каждую шкурку в руках подержать, на ворс подуть… Аллах их ведает, право, нет ни смысла, ни желания вникать в тонкости мехоторговли. Одним словом, купцы Штепанеку отказали… а в поле зрения наших учреждений он тогда не попал. И вернулся в Вену. Там ему удалось получить от одного банкира достаточную для постройки аппарата сумму. Аппарат, точно известно, создан… но покупателей на него пока что не нашлось. Банкир действовал по каким-то своим соображениям, которые, как я понимаю, не оправдались — и всякое сотрудничество со Штепанеком он прекратил, не говоря уж о дальнейшей помощи финансами. Штепанек отправился в австрийское военное министерство — но, опять-таки достоверно известно, получил от ворот поворот. Покупать его аппарат военные отказались.
— Тупость непроходимая, — пробурчал Страхов. — Одно слово — немчура…
— Сведения у меня самые точные, — продолжал Аверьянов. — Детали узнаете на месте, я распорядился, чтобы вам передали на связь агента в военном министерстве. Подведем итоги. Штепанек, насколько известно, находится в роли перезрелой девицы на выданье: никто пока что не засылал сватов. Однако, как я уже упоминал, конкуренты наши зашевелились. И потому, Алексей Воинович, вам следует поспешать. Там, в Вене, нанесете визит профессору Клейнбергу, это известнейший австрийский электротехник и учитель Штепанека. Наши люди уже разработали для вас довольно интересную и убедительную «легенду», которая подозрений никак не вызовет. Даже Никифор Иванович, — он вежливо поклонился в сторону Бахметова, — согласился выехать следом за вами в Вену, чтобы при необходимости оказать нужные технические консультации.
— Да вот, представьте себе, — чуть смущённо сказал профессор. — Готов участвовать в ваших играх, словно начитавшийся Ната Пинкертона гимназист… Очень уж хочется посмотреть полные чертежи, узнать, как он добился воспроизведения цветов, обратного преобразования сигналов…
— Это не игра! — встревоженно вмешался Страхов. — Никак не игра! Высочайшее внимание…
— Ох, простите, я не тот термин употребил… — кротко ответствовал профессор.
— Я думаю, главное мы обговорили, господа? — невозмутимо спросил Аверьянов. — Теперь, с вашего позволения, я бы хотел обсудить с ротмистром наши профессиональные детали. Дело это долгое и невероятно скучное для любого постороннего…
Он глянул на присутствующих так выразительно, что Бахметов, поднявшись первым, сказал:
— Да, разумеется, позвольте откланяться…
Страхов встал с кресла гораздо менее живо, потоптался, потеребил холеную бородку и с видимой неохотой направился к двери вслед за профессором, бормоча под нос что-то о высочайшей воле и величайшей ответственности.
…Когда Бестужев покинул кабинет, Страхов, к его некоторому удивлению, всё ещё пребывал в коридоре, нетерпеливо переминался с ноги на ногу у высокого аркообразного окна, то уставясь на площадь, то оглядывая проходящих. Завидев Бестужева, он оживился, прямо-таки просиял, бросился к нему и, цепко ухватив за локоть, потащил в сторонку. Громким шепотом, каким обычно изъясняются на сцене мелодраматические злодеи, сообщил: