За стеклянной будкой и массивной цепью начинался иной мир. Угрюмые пыльные скалы сменились пальмами, вокруг – ухоженные газоны, цветы, цветы. В этом сказочном парке располагался не менее сказочный отель. Гуров застыл ошеломленный, не веря своим глазам. «Неужели может быть такое чудо? Не сон ли это? Прости, Стас! Никакой ты не гад. Прости, если можешь».
Мария улыбалась. Еще более царственная, она казалась полновластной хозяйкой этого роскошного сада. Во всяком случае, он очень шел к ней.
* * *
Оформление заняло всего несколько минут. В это время откуда-то сбоку подошедший к Гурову портье быстро и незаметно сунул ему в руку голубой конверт. После обмена любезностями их отвели в апартаменты. Даже не заполнили, кажется, никакой гостевой карточки.
* * *
В номере на инкрустированном красного дерева столике их ждала бутылка вина, в хрустальной вазе горкой лежали фрукты.
Мария оглядела всю эту роскошь со свойственным ей безразличием, швырнула сумочку на необъятное ложе, взяла со стола бутылку, наполнила бокалы.
– С прибытием в рай! Хочу выпить побыстрее, пока ты не достал конверт и не выяснил, что данная резиденция – лишь конспиративная квартира.
– С прибытием в рай! Ты – мой ангел!
Вино искрилось и играло в тончайших бокалах на высоких ножках.
– Ты пробовал что-нибудь подобное? Это амброзия – напиток богов!
– Значит, мы станем бессмертными, дорогая?
– Не сомневаюсь! А ты?
– Я уже бессмертен. Потому что люблю тебя.
Продолжайся разговор в том же духе, неизвестно куда бы это привело.
Первой очнулась Мария.
– Читай свои мемуары-шифровки, а я пойду взгляну на ванную, – с торжествующим видом заявила она.
Вот те на! А он-то думал – ничего не заметила.
Смех смехом, а конверт, лежавший у него в кармане, ему не нравился. Когда Мария ушла в ванную, он достал его, посмотрел на свет, аккуратно надорвал, вынул записку:
«Лев Иванович, ты всегда был умницей. Даже твое еретическое убеждение, что Земля круглая да к тому же вертится, оказалось правдой. Рад видеть, что ты наконец выбрался отдыхать. Надеюсь, твоя помощь не понадобится. Наше знакомство не афишируй.
Удачи и отдыха. Твой…» – далее следовала закорючка.
– Ванна цивилизованная, – одобрила Мария и приступила к разборке багажа.
Гуров протянул ей письмо.
– Фраза «надеюсь… и далее» доказывает, – задумчиво, растягивая слова, произнесла Мария, – что писавший либо шутит, извини, очень неуклюже, либо, что скорее всего, положение у него незавидное. Короче, аховое. Ты догадываешься, кто автор?
– В принципе это может быть только Юрка Еланчук, – наморщил лоб Гуров. – Лет пять он служил в нашей разведке. Когда я видел его в последний раз, он уже работал в Интерполе, жил за кордоном. Кажется, в Швейцарии. Что еще? Говорит на нескольких языках. Рафинированный интеллигент.
Мария хмыкнула, но перебивать не стала. Разве переубедишь того, кто считает интеллигентом любого человека, освоившего другой язык, кроме родного. Хотя… Ладно, пусть продолжает, что Гуров и сделал.
– Зачем он обращается ко мне, понятия не имею. Это совсем не в его стиле. Еланчук – человек деликатнейший! – Мария снова хмыкнула. Но Гуров не отреагировал: – Он же прекрасно видит, что я с дамой и явно на отдыхе.
«Дама» Марии определенно польстила. Гуров, похоже, делал успехи. Но… быть только «дамой»! И где? Среди королевской роскоши? «Не дамой, а царицей! И скоро, очень скоро я докажу это всем. Ему, Гурову, – первому, – Мария расхохоталась про себя. – Игра так игра!»
Пока же приходилось изъясняться как обычной российской обывательнице, хотя и в некотором роде «даме».
– Он к тебе и не обращается, – возразила Мария. – Так, шутливая весточка. Но все же удивительно, ведь подобную встречу не запланируешь.
– Не запланируешь, – усмехнулся Гуров, безотчетно удивившись женской проницательности, говоря иначе, интуиции Марии. «Верно, не запланируешь». – Можно, я первым приму душ, пока ты разбираешь свои туалеты?
Не вещи или, еще чище, тряпки, а туалеты! Гуров, несомненно, менялся на глазах.
Мария сияла от радости.
– Конечно, ваше величество! – милостиво разрешила она. И не преминула пустить вслед колкость: – Эгоист!
Гуров стал под душ, задернул штору. Если Юрий пишет записку – факт уже тревожный. Хуже, паршивый. Никогда опытный оперативник не станет без крайней надобности беспокоить коллегу на отдыхе. Слова «надеюсь, не понадобится» – для первоклассников. Если надеешься, то и не пишешь. А коли пишешь, значит, дела у тебя хреновые. Что могло привести сотрудника Интерпола в элитный турецкий отель? Наверняка через Турцию идут наркотики, но ведь не через этот пятизвездочный отель, где, конечно, уйма людей, но каждый из них на виду! Нечего гадать, инициатива у разработчика. Я должен молчать, ждать и не делать лишних движений.
* * *
«Шведский стол», ломившийся от изысканных яств и напитков, перечислить какие едва ли возьмется окончивший соответствующий техникум кулинар, мог поразить и не таких гурманов, как Гуров. Но поражало отсутствие пьяных и даже пьяненьких, хотя возможностей здесь – на каждом шагу. Может быть, выражение безотчетного удивления, которое можно было прочесть на лицах отдыхающих, означало одно – они не узнавали сами себя.
Устроившись поудобней в шезлонгах, Гуров и Мария предавались отдыху: он созерцал окружающий их покой, она углубилась в любимого Бунина, с чьим темно-синим томиком не расставалась, кажется, никогда.
«Благодать! Вот так бы и жить всегда», – подумал Гуров.
– Сколько, по-твоему, людей нас, бездельников, обслуживает? – сквозь нахлынувшую дремоту Гуров услышал вдруг голос Марии. Какой же ерундой она интересуется! И ответил первое пришедшее в голову:
– Семь или восемь, – имея в виду мальчишек в фирменных голубых костюмчиках, шнырявших среди лежаков и шезлонгов и разносящих кофе и колу.
– Врешь, изображаешь всезнайку!
– Возможно, и вру, – согласился Гуров лениво.
Марию буквально бесило его мгновенное признание во вранье, которое и доказывало, что человек говорит исключительно правду, а спорить, тем более доказывать, не собирается. Такая манера вести разговор ставила Гурова выше спорящих, демонстрировала безразличие к их суждению о предмете дискуссии, заодно и к ней. Он как бы заявил: «Дети, думайте что угодно, я знаю правду, этого мне достаточно». Из-за подобной ерунды между Марией и Гуровым и происходили стычки, которые временами перерастали в ссоры.
Дремоту как рукой сняло. Гуров глядел на обидевшуюся Марию с детским изумлением, потом рухнул перед ней на колени, подняв руки к небу:
– Помилуй, государыня царица! Больше не буду перечить, ни единым словом, честное пионерское!