– Не годится. Мне подойдет квартира, лучше номер в гостинице.
Абонент опешил, затем сказал:
– Опять же в пятнадцать часов при входе в гостиницу «Москва», одного вас не пропустят.
– Хорошо. Нарисуйте себя, я подойду.
Иван подошел к месту встречи за полчаса, не отдавая отчета, зачем явился так рано. Делать ему было нечего, он прогуливался неподалеку от входа в гостиницу с тремя гвоздиками в руке, изображал нетерпеливого влюбленного. Люди входили в зеркальные двери и выходили, все двигались быстро, словно куда-то опаздывали. К тротуару подкатывали автомобили, чаще такси, но многие иномарки он не знал. Иван приглядывался к прохожим, отмечал, как одеты, довольно быстро научился выделять иногородних, даже тех, что вылезали из шикарных лимузинов. Приезжие, многие из которых в своих городах являлись людьми значительными, они и здесь, в Москве, старались выделиться, не просто ходили, а ступали с достоинством, задирали подбородки, смотрели значительно, практически не улыбались. Кроме того, приезжих начальников выдавали свободные дорогие пальто и непременные кейсы.
Иван заметил, что шоферы и сопровождающие провинциальных сановников сдержанно улыбаются, порой друг другу подмигивают. Дважды появлялись фотографы и телевизионщики, которые держались особняком и головами не крутили, снимали свой объект и исчезали.
Своего гэбэшника Иван заметил шагов за двадцать и не мог себе объяснить, почему выделил мужчину из общей массы. Пожалуй, туго затянутый на плаще пояс да спортивная выправка, и никакого занятия себе мужик не придумал, шел неторопливо, не оглядывался, но косил по сторонам. О поясе, бежевом плаще, росте и отсутствии головного убора гэбэшник сказал по телефону, но Иван определил бы его и не зная столь расхожих примет. Иван встал у него на пути, протянул гвоздики и сказал:
– Привет, дружище, хорошо, что не опаздываешь, – взял под руку, увлек в подъезд. – Шагай впереди, я не отстану, – добавил Иван, когда они миновали швейцара, который внимательно на гостя посмотрел, явно запоминая внешность.
Номер был полулюкс, имел нежилой вид и застоявшийся воздух. Иван, не спрашивая разрешения, открыл форточку, выбросил из пепельницы окурки, сказал:
– Меня зовут Иван, вас я буду величать капитаном, так как имени своего вы мне не скажете, а забивать ерундой голову мне ни к чему, – и опустился в одно из кресел.
– Хорошо, – «капитан» кивнул, сел за письменный стол, смотрел внимательно, слегка насмешливо.
Неожиданно Иван понял, что перед ним совсем не тот человек, с которым он разговаривал по телефону. С одной стороны, это не имело значения, с другой – Иван понял, что следует сменить тон и манеру разговора, начальство требует уважения.
– Вот такие дела, товарищ начальник, – начал осторожно Иван. – Теперь моя судьба в ваших руках.
– Ну-с, Иван, расскажи о себе подробно, советую не врать, рано или поздно правда всплывет и потопит тебя. Родился, крестился, учился, воровал, дрался, все подробно, до суда и приговора. Расскажешь, после запишешь.
Когда гэбэшник прочитал исповедь Ивана, отложил листки в сторону, спросил:
– Непонятно, зачем наш сотрудник прислал тебя. Таких огольцов в столице тысячи.
– Человеку в такой дыре надоело, хочет выслужиться, – ответил Иван, понимая: решается его судьба и помочь себе он не в силах.
– Ты почему на первый разговор пошел и нам позвонил?
– Я вашу контору вычислил, – признался Иван. Собеседник парню нравился, и он решил говорить только правду. – Институт мне не осилить. Разнорабочим быть не хочу, от ментовской формы меня блевать тянет. В большой спорт я давно опоздал, пристроиться вахтером в комитет комсомола, доносы писать, карьеру делать я не желаю.
– Поработал бы на стройке, – обронил гэбэшник.
– Меня по голове били, но тяжелых травм не случалось. Господин начальник, я хочу не в сбруе ходить, а с кнутом в руке.
– Думаешь, ты один такой? Иван, ты же ничего не умеешь, тебя требуется обучать с чистого листа. В нашу школу ты со своей судимостью не годишься, стрелять ты выучиться не успел, дерешься, как дворовая шпана. Ты ничего не умеешь.
– Я умею думать, и вы, господин хороший, это отлично поняли. Сейчас умышленно меня злите, проверяете выдержку. Так с этим у меня тоже все в порядке.
– Таким образом? – Гэбэшник и не пытался скрыть удивления. – Интересно, и откуда подобные мысли в твоей умной голове появились?
– А зачем вы держите человека у ближайшей к лагерю станции? Значит, наш брат вас интересует? Вы знакомитесь с нашими личными делами, поддерживаете связь с оперативниками. Вам люди нужны, не Зорге, не Штирлиц, вы работаете не за рубежом, а дома. И отчаянных ребят вам не хватает. – Иван хотел еще сказать, что гэбэшникам не хватает людей, которых можно сунуть в мясорубку и за фарш ни перед кем не отвечать, но он был действительно умен и от лишних слов воздержался.
– Убить человека можете? – спросил гэбэшник.
– Не пробовал, зависит от обстоятельств.
– Пойди и убей! Вот и все обстоятельства! – Гэбэшник незаметно для себя начинал сердиться.
– Довольно хреновые, надо сказать, – после паузы ответил Иван. – Если человек обученный, мне такого не осилить, да у вас для такого случая специалисты имеются. А о шваль подзаборную вы руки пачкать не станете. Темните вы, решайте, и дело с концом.
Гэбэшник был не рядовым капитаном, а опытным вербовщиком, полковником, на слова Ивана лишь усмехнулся, подумал, что как «разовый шприц» парень годится, сказал:
– Завтра в двенадцать будь у себя в подвале, к тебе зайдут.
– Договорились, денег дайте, мне жрать не на что.
Гэбэшник дал Ивану пятьсот тысяч и проводил до дверей.
Иван получил паспорт, прописку, устроился на работу в гараж мойщиком машин. Старший смены ему сухо сказал:
– Отмечайся, когда приходишь и уходишь, остальное меня не касается.
Так Иван приходил в гараж два раза в день, людей тут было уйма, никаких нарядов он не подписывал, зарплату получал мизерную, а когда работяги выяснили, что он непьющий, так вообще о нем забыли, словно его и не существовало. Позже Иван узнал, что таких блатных в гараже чуть не половина, и он среди них затерялся. Оказалось, что гараж обслуживает Министерство обороны и работающие в нем парни имеют броню, ограждающую их от святого долга служить в рядах защитников Отечества.
Иван занимался стрельбой и рукопашным боем, имел лишь одного тренера, кто, чему и где обучается, он не знал, да и не интересовался. Из винтовки с оптическим прицелом он стрелял посредственно, а по движущейся мишени – так просто плохо. А вот из «ТТ» метров с пятнадцати – двадцати пяти в падении, с кувырка, прыгая в окно, из окна Иван стрелял виртуозно. Он не умел ждать, выцеливать мишень, а вот, что называется, навскидку, так был природным мастером.
В самбо Иван не блистал, но очень быстро сообразил, что его тренер тоже не большой мастак, да и к тренировкам относился кое-как. Буквально через месяц Иван, исключительно за счет силы и хорошей координации, швырял своего наставника на гимнастических матах. Холодным оружием Иван тоже владел посредственно, в общем, боец он был неважный, и парень, провоевавший два года в Афгане, разделал бы его под орех. И не столько скромные успехи в единоборстве, сколько наплевательское отношение к тренировкам и низкий уровень наставника заставили Ивана задуматься, к чему его готовят и зачем он гэбэшникам нужен.