– Редкий человек имеет цель в жизни, уважаемая Нина Дмитриевна, большинство живет днем сегодняшним. Вот это сделать, то решить, с кем-то договориться, – сказал Алентов. – Эйнштейны и Пикассо рождаются редко.
– Юлии требуется настоящий, прочный мужик, сын, затем дочь и опять сын. Хочу, чтобы она мою мечту осуществила, в доме должны дети кричать, тогда это дом, а не квартира со всеми удобствами.
Хозяйка протянула Алентову последнюю тарелку, вытирая руки полотенцем, посмотрела Николаю в глаза внимательно.
* * *
Они вернулись домой около семи вечера. Мария сразу переобулась. Гуров снял пиджак и галстук, надел спортивную куртку.
Привезший их Крячко, прощаясь, сказал:
– Нас «пасут» профессионалы, считаю, твоя квартира прослушивается. Генка Веткин и Гриша Котов, кажется, зацепились за мужика из аэропорта. Я тебе позже позвоню.
– И как мы говорить станем? – спросил Гуров.
– Найду слова, ты поймешь. – Крячко подмигнул и укатил.
– Полковник, вечер впереди, что-нибудь придумаем или отдадимся во власть телевизора? – спросила Мария.
– Я только сегодня понял, какая ты красивая, – сказал Гуров.
– Наблюдательность – основное оружие истинного сыщика. – Мария подняла руки, освободила собранные на затылке волосы, встряхнула головой, стала не такой строгой и официальной, более земной и знакомой. – У тебя есть ко мне вопросы?
– Множество. – Гуров обнял женщину, умышленно сжал ее так сильно, что она ойкнула, прошептал на ухо: – Помолчи. – А громко сказал: – Хочу вымыть голову, покажи мне, каким шампунем пользоваться.
– Сыщик, не морочь мне голову, скажи прямо, мол, мне твой выпендреж, игра в королеву надоели до какой-то матери. Я хочу тебя немедленно трахнуть в ванной, чтобы ты вернулась на землю, заняла подобающее тебе место.
– Я имел в виду иное, но твоя идея мне тоже нравится. – Гуров подхватил Марию на руки, отнес в ванную комнату, осторожно, словно хрупкую статуэтку, поставил на кафельный пол, пустил воду.
– Я все это видела в кино. – Мария присела на край джакузи.
– А мы учимся друг у друга, киношники у нас, мы у них, в советское время это называлось обменом опытом. Станислав сказал, что его машину «вели», то есть следили за ним. Причем делалось это не как-нибудь, профессионально, возможно, моя квартира прослушивается. В старые времена для этого требовалось в помещении вмонтировать «жучок», и я бы его обнаружил быстро, есть специальный аппаратик. Сегодня спецслужбы совершенствуются, потому я ничего искать не буду. Просто о делах в квартире не говорить, и все.
– Все? – Мария передернула плечами. – Они будут слышать, как мы любим друг друга, как я ору матом.
– Пусть слушают и завидуют.
– Гадость, мне не нравится такая игра.
– К сожалению, это не игра, а жизнь. – Голос Гурова неуловимо изменился. – Могу тебе сказать, я рад происходящему. Раз они поднимают такую войну, значит, мы на верном пути и вышли на тропу войны.
– Мы? Ты зачислил меня в штат и поставил на довольствие?
– Самое разумное, если ты вернешься к себе, переждешь, пока история не закончится.
Мария взяла Гурова за рубашку у самого горла, посмотрела в глаза. Он даже качнулся, мелькнула мысль, что Мария колдунья.
– Так вот что я тебе, милый, скажу о Юлии. – Мария отпустила Гурова, потупилась. – Девочка неглупая, с характером. Таких по Москве миллион шастают. Без претензий и самомнения, без особых комплексов, видно, женщина в ней еще не проснулась, пока дремлет. Ты прав, тайну она носит, чего-то боится. Я ее пригласила в театр во вторник, хотела привезти сюда, но, раз такое дело, поедем ко мне. Я Юлию угощу и оставлю ночевать, думаю, она заговорит.
– Умница. Я пришлю к театру машину с водителем, якобы твой поклонник. Он и в квартиру на минуточку поднимется.
– Я могу в театр поехать на своей…
– За тобой приедет поклонник с цветами, – перебил Гуров. – Я тебя не неволю, но был бы благодарен, если ты недельку-другую поживешь у себя.
– Я подумаю, – насмешливо ответила Мария, не оставляя сомнений в своем решении. – Между прочим, жизнь наша складывается не из лет, месяцев и недель, даже не из дней, а из минут. – Она поднялась на носки и крепко обняла сыщика.
* * *
Две недели царило затишье, а в это чертово воскресенье, восемнадцатого февраля, словно плотину прорвало, и события хлынули, все больше расширяя брешь.
Около двух часов дня оперативники Гурова вышли на мужчину, который встречал Юлию третьего числа в Шереметьеве. Удача улыбнулась отставному майору, опытному сыщику Григорию Котову. Высокий, худой, с длинным, чуть горбатым носом, который не соответствовал русской фамилии, зато полностью оправдывал отчество Давидович, сыщик, при своей субтильной внешности еврея-интеллигента, обладал мертвой хваткой. Если Котов вцепился, то его можно было только убить, но не оторвать.
Еще третьего, во время быстрого опроса людей в Шереметьеве, обслуживающих депутатский зал, Котов заметил, что одна из буфетчиц не смотрела на оперативников с любопытством, а быстро отвернулась и начала без надобности протирать стойку. Когда блицкриг результатов не дал и на след неизвестного выйти не удалось, Котов вернулся, как говорится, к печке. На следующий день оперативник посетил парикмахерскую высшего разряда, надел белоснежную рубашку и парадный костюм, который носить умел, даже купил новые модные очки и вернулся к той самой стойке. При первом знакомстве он не имел успеха у женщин. Уж больно он был худощав и внешне немужественен, обладал мужеством и стойкостью, которые следовало почувствовать, а на это требовалось время.
Настя, так звали буфетчицу, пышнотелая и миловидная, нравилась мужчинам. Увидев Настю, большинство мужчин испытывали прилив крови и желание своих древних предков схватить женщину, раздеть, овладеть ею. Она прекрасно знала об этом, но в большинстве случаев оставалась фригидна – мужчины, кроме брезгливости и презрения, никаких иных чувств у Насти не вызывали. Она знала человека, которого разыскивали менты, но не желала помогать похотливым мужикам, тем более ментам, да еще ввязываться в историю. Сергей Батулин, так звали разыскиваемого, однажды провел с ней вечер, затем ночь, оказался нежным и внимательным, она даже получила удовольствие. Он, безусловно, работал в КГБ, Настя эту организацию иначе не называла, и ввязываться в драчку между двумя службами, да еще выдавать человека, от которого, кроме добра, ничего не видела, женщина не желала.
Когда Котов, элегантный и улыбчивый, появился у стойки, Настя сразу узнала его, поняла, что за нее почему-то взялись, и твердо решила не отступать. Она плохо, точнее, совсем не знала Котова. Через десять минут обычной болтовни о погоде, о том времени, которое течет и не дает передохнуть, опер точно знал, что вышел в цвет. Котов ничего не сказал Крячко и Гурову, начал осаду. Крепость казалась неприступной. Он часами стоял у буфета, с утра до вечера дежурил у подъезда дома, молча выслушивал оскорбления и проводил часы в гробовом молчании.