Ободренный доброжелательной улыбкой Иван Иванович чуть расслабился, не таясь разглядывал «журналиста». Мужик прибыл из Москвы, в годах (известно, что в шестнадцать сорокалетние чуть ли не стариками видятся), наверняка в больших чинах, уверенный, сила чувствуется, но он ее не выказывает, даже прикрывает. Для своего возраста Иван Иванович обладал незаурядной наблюдательностью и умом. «Волкодав, – продолжал рассуждать парень, – стелет мягко, но меня не отпустит, надо вырываться самому».
– Когда дело возбудите, будет допрос, – Иван Иванович облизнул сухие губы. – Я вам сейчас правду скажу и другого ни в кабинете, ни в изоляторе от меня не услышите. Я того мужика, что сумку с мясом для медведя передал, раньше не видел и опосля тоже. Мужик, полагаю, битый, не из наших краев, скорее из ваших.
– Я тоже так полагаю, – Гуров поднялся, отряхнув брюки, посмотрел в глубь коридора, оглянулся, никого не заметил, сказал:
– Если спросят, о чем с москвичом беседовал, скажи, что журналист о быте цирка расспрашивал. Даже лучше, если ты сам среди своих обмолвишься, мол, настырный москвич подловил и дурацкие вопросы задавал.
– Будет сделано! – Иван Иванович вскочил, схватил метлу.
– Иван, а как тот битый мужик выглядел? Возраст, рост, каков окрас?
Иван Иванович заговорил легко и быстро, чувствовалось, что к вопросу давно подготовился:
– Лет тридцати, росту моего, в джинсовом костюме и кроссовках, волосы темноватые, но не кавказ, глаза такие, не разберешь, мутноватые, наколок, рыжих зубов не видел.
– Вор, мошенник, катала, какой окраски? – спросил сыщик.
– Не, командир, мужик в зоне не был, да и не мажет под делового, говорит вежливо, культурно, слов не употребляет, – Иван Иванович топтался, нетерпеливо помахивая метлой.
Гуров отлично сознавал, что мучает парня, но своего главного вопроса еще не задал и, словно вот только его вспомнил, шлепнул себя по лбу, опустился на место.
– А, черт! Как я раньше-то не допер? – и начал быстро спрашивать: – Тебе Рогожин говорил, что мясо отравленное?
– Нет.
– Как же узнал?
Иван Иванович потускнел, оперся на метлу, шепотом выругался, а вслух сказал:
– Опер, он из Москвы или с Марса прибудет, суть одна – подловить.
– Ну извини, потерпи чуток, пойми, мне необходимо знать, – говорил Гуров просительно, даже прижал ладонь к груди, – я тебе верю, не подлавливаю.
Искренность и неожиданная открытость москвича, человека явно сдержанного, удивили и обескуражили. Оперу полагалось стучать кулаком, грозить, начальник же сочувствовал, даже просил.
– Секрет не велик, – Иван Иванович тоже сел на место. – Ну, во-первых, я мясо в сумке видел. Хорошее мясо, но старое. А Михалыч мне другое дал, светлую мякоть, явно с базару. Раз! Все собаки передохли в одночасье. Два! И Михалыч раньше меня привечал, а тут сторониться начал. Три! Он письмо в ящик опускает, я мимо иди, Михалыч меня притормозил, загудел, начал объяснять, кому письмо шлет. Я все сложил. Вот и получилось.
– Хорошо, Иван, получилось, – сказал Гуров. – Твое счастье, что ты кусок из той сумки себе не взял. Все, я пошел, спасибо за помощь. Лишних слов не говорю, ученого учить только портить. Как к директору пройти?
– В ту дверь, – указал Иван Иванович, – на второй этаж, по коридору направо.
Сыщик зашагал в указанном направлении, услышал за спиной, как парень насвистывает веселенький мотивчик.
Гуров к Колесникову не пошел, подождал, пока Рогожин освободится. Они молча шагали несколько кварталов, артист показал сыщику окно, в которое якобы неделю назад залетела пуля. Сейчас стекло было целое. Гуров проводил Рогожина назад к цирку, попросил временно от прогулок воздержаться и позвонил в управление милиции.
* * *
Начальник уголовного розыска, майор милиции Семен Григорьевич Фрищенко был лет пятидесяти, невысок, сутул, плешив, походил на человека, которого жизнь так замордовала, что он уже давно сдался, болтается в ней лишь по инерции, плохо слышит и видит, ничем не интересуется. Частично так все и было: и замордовала, и не интересуется, его зрение и слух зависели от ситуации, но розыскник Фрищенко был умелый, при необходимости старательный.
Сыщики встретились на улице. Гуров не хотел показываться в конторе и поостерегся приглашать майора в гостиницу, где его, естественно, знали.
– Здравия желаю, товарищ полковник, – сказал Фрищенко, вяло пожимая протянутую Гуровым руку.
– Здравствуй, Семен Григорьевич, – ответил Гуров. – Не гляди волком, никто тебя обкладывать не собирается.
– Ага. Ты мне приглашение на «Поле чудес» привез.
Они прошли в пустынный сквер, присели на кособокую сырую скамейку. Гуров сказал о деле то, что считал нужным, передал фольгу с кусочком мяса. «Если окно действительно прострелено и пулю найдешь, дело пока не возбуждай», – сказал, прощаясь, Гуров.
– Нет, я сейчас все брошу и начну пристраивать себе на шею еще один висяк, – ответил майор и с щемящей тоской в голосе спросил: – А ты не мог в другой город податься? Россея большая, – не доставая платка, шумно высморкался, махнул рукой и зашагал в грязные сумерки.
В гостинице, несмотря на ее затрапезность, после промозглой, хлюпающей улицы показалось как в родном доме. Гуров купил три талона для междугородных телефонных переговоров, узнал, что буфет закрыт, а в ресторане нет мест, поднялся в номер, начал звонить в Москву. Орлова сыщик нашел быстро, в служебном кабинете, где, видимо, генерал и ждал звонка.
– Что скажешь, какие новости? – опуская приветствие, спросил Орлов.
– Сыро, грязно, голодно, мой друг генерал Орлов – человек сложный…
– Зато ты простой, – встрял Орлов.
– Чиновник, не перебивай трудягу. Прежде чем показать мне письмо своего друга-медвежатника, ты наводил справки. Быстро, у меня лишь пять минут. Что ты выяснил и кто еще знает о действительной цели моей поездки?
– Добытую мной информацию – не дам, она будет тебе только мешать, – ответил Орлов. – А кто знает? – он помолчал. – Два человека. Что-нибудь не так?
– Ты мне не скажешь – я тебе не скажу, мы будем работать дружно. А пока, товарищ генерал, выясните, пожалуйста, нет ли у наших подопечных каких-либо профессиональных устремлений на Австралию? Только не спрашивайте, каких устремлений. Я понятия не имею. В нашем хозяйстве последнее время упоминалась Австралия? Гражданин, груз, кенгуру в конце концов!
– Понял, – ответил Орлов. – Мне не нравится твой вопрос о том, кто знал.
– Мне тоже.
– Ладно, молчи. Как тебе Рогожин?
– Все такой же плюгавый.
– Горбатого…
Что там с горбатым, Гуров не узнал, женский голос прочирикал нечленораздельное и прихлопнул разговор частыми гудками.