— Что "возможно"?
— Догадки. Я могу лишь повторить слова оперативника, который работал с Гуровым в МУРе двадцать лет назад.
— Не тяни, майор, говори! — Грек повысил голос, что позволял себе крайне редко.
— Когда мы вышли с совещания, старый опер сказал, мол, все, что мы сейчас обсуждали, забыть. Лева, то есть Гуров, все сделает по-своему. И он никогда не обсуждает подобные вопросы в присутствии двадцати с лишним человек.
— Вы хотите сказать, у Гурова имеется свой план, и вы узнаете о нем лишь в машинах? — тихо и подчеркнуто вежливо спросил Грек.
— Да ничего я не хочу сказать, мал я, чтобы иметь свое мнение, — сдерживая раздражение, ответил майор. — Вы хотите знать мои сомнения или желаете слушать ложь, которая бы вам нравилась?
— А если ты ничего не знаешь, спрашивается, за какие заслуги ты получаешь деньги?
— Мои знания на уровне отделения, в лучшем случае райуправления, никак не главка, — смело ответил майор. — А под полковника Гурова вы кого-нибудь другого вербуйте. К примеру, полковник Крячко очень подойдет.
Гуров ждал Марию из театра и, не зная, чем себя занять, болтался по квартире. Он любил встречать ее у служебного выхода, где собирались поклонники артистов, их друзья и знакомые. Но как сыщик ни старался, он не стал своим в узком кругу театралов. Когда Гуров, остановив машину в стороне, подходил и нарочито громко и дружелюбно здоровался, обычно возникала небольшая пауза, затем звучали ответные приветствия, а громкое обсуждение только что окончившегося спектакля прекращалось. И он чувствовал себя неловко среди веселых, объединенных одной страстью людей. В такие минуты он был сам себе неприятен, пытался изменить ситуацию, но ничего не получалось. Сыщик чувствовал себя человеком, напрашивающимся в гости, вежливые люди открывали ему дверь, фальшиво улыбались, но по их лицам было понятно — вечер безнадежно испорчен. И он стал заезжать за Марией все реже и реже, и хотя она молчала, даже иногда негодовала, мол, был свободен, а не заехал, он ясно чувствовал: Мария все понимает и благодарна ему, когда он встречает ее дома.
Сыщик накрыл стол, приготовил ужин, сегодня купил не пельмени, а пожарил котлеты "по-киевски", хотя терпеть их не мог, так как обжаренный полуфабрикат даже не напоминал то блюдо, которое он четверть века назад впервые отведал в кафе "Националь". Или, как тогда выражались, "на уголке".
Мария пришла злая, издерганная, буркнула:
— Добрый вечер, — позволила снять с себя пальто, скинула шпильки и скрылась в ванной.
Гуров убрал с накрытого стола бутылку сухого вина, достал из морозилки "Смирновскую", лежавшую там с незапамятных времен. Бутылка сразу покрылась белым налетом инея. Он протер ее полотенцем, отвинтил крышку, наполнил рюмки.
Мария быстро вошла на кухню, взглянула на стол, сказала:
— Извини, бабские дела. За ужин спасибо, но именно сегодня лучше бы ты меня встретил. — Она была в белом махровом халате, как обычно туго подпоясанная, чем подчеркивала свою тонкую талию и высокую грудь, влажные волосы подняты и перехвачены широкой алой лентой.
Она опустилась в плетеное кресло не так легко, как ей хотелось бы, молча чокнулась с рюмкой Гурова, сказала:
— Я говорила, что хочу выйти за тебя замуж. Ты предпринял какие-либо шаги, решил, когда мы заглянем в загс? Где соберемся, кого пригласим?
— Я согласен обсудить этот вопрос, но не сегодня, — спокойно ответил Гуров. — Следует многое обговорить. Для меня женитьба — не штамп в паспорте. Я уже был женат. Давно, в молодости, ничего хорошего не получилось, дважды наступают на одни и те же грабли лишь тупицы.
— Сколько раз я была замужем, не скажу. Не люблю исповедоваться, тем более мужчине. Налей.
Гуров вновь наполнил рюмки, подал горячее.
— Ты понимаешь, что я в любой момент могу уйти от тебя? — Мария явно нарывалась на скандал. — Мне необходим сильный, надежный партнер.
— Твое здоровье. — Гуров встал и выпил, опустившись в кресло, спросил: — Так что ты лгала в отношении "бабских дел"? Попробуй развить эту мысль.
— Случается, я тебя ненавижу!
— Нормально. Ты живой человек, женщина.
— Я талантливая актриса и красивая женщина!
— Если бы ты была только актриса и красивая женщина, я бы тебя вытерпел максимум недели две. Ешь котлеты, остынут.
Мария медленно подняла тарелку, Гуров прижал ее руку к столу.
— В меня ты не попадешь, а мебель испортишь.
— Эта жизнь! — И Мария матерно выругалась.
— Хочешь, я уеду на эту ночь? Случается, человеку следует побыть одному.
— Нет! Как раз сегодняшней ночью мне не надо быть одной!
— Хорошо. — Гуров взял Марию за подбородок, посмотрел в глаза. — У нас есть водка, вино, ванная, кажется, имеется пачка радедорма, два флакона валерьянки. Ты выпьешь, потом заснешь, мы продержимся эту ночь вместе.
Гуров понимал: слишком быстро появляться на Центральном телеграфе нельзя, иначе у Волоха возникнут лишние подозрения. История должна развиваться жизненно-неторопливо, с тягучими паузами. Сыщик предупредил Бестаева, что придет за почтой дня через три-четыре, отправил на свое имя письмо и открытку, опустив их в ящик на самом телеграфе.
Совершенно неожиданно Гурова пригласили в прокуратуру. Оказалось, прокурор тяжело заболел, назначили исполняющим обязанности молодого, с гонором и чьего-то родственника. В общем, особу, приближенную к императору. Фамилия у него была Федин, а имя-отчество — Федор Федорович. Он закончил Гарвардский университет, являл из себя американца и правоведа в первом поколении, носил костюмы в тонкую полоску, клубные галстуки, безукоризненные туфли, дорогие очки и вызывал у подчиненных острую аллергию своим видом. Молодому прокурору откровенно завидовали, что было делом понятным. В прокуратуре продвижение по служебной лестнице процесс медленный. Федин же закончил юрфак университета, проработал год помощником районного прокурора и улетел в Штаты. Прослушав курс лекций в Гарварде, он вернулся в Москву, где получил должность прокурора района, а всего через два года пришел в городскую прокуратуру и.о. прокурора. Все понимали, что за Фединым стоит некая мощная фигура, но какая именно, никто не знал.
Помощник прокурора, приятель Гурова, Федул Иванович Драч позвонил Орлову, сообщил о приглашении и предупредил:
— "Американец" — полное дерьмо, но дело знает, пусть Гуров скажется больным, а к нам пришлите Станислава. Он подурачится на ковре часа два, может, у "сыночка" язва откроется либо еще чего случится.
Гуров, выяснив все подробности, заявил, мол, Станислав ему ближе чем брат, рисковать им нельзя, а он, Гуров, давно не развлекался и такой шанс упустить не может.
Сыщик прибыл в прокуратуру, зашел в кабинет к следователю Гойде, вместе они отправились к новому и.о. прокурора Москвы.