Прощаясь утром, Мария сказала:
— Можно надеть очки, но, боюсь, получится уже двадцать два. Не вздумай ее разглядывать или делать комплименты, смотри прямо перед собой и размышляй о грустном. Вспомни что-то конкретное из своей жизни и непрерывно думай об этом. И самодовольная улыбка с твоей физиономии исчезнет.
Сыщику не пришлось долго копаться в своей памяти. Он вспомнил, как убили его подчиненного, и он пришел к покойному домой и разговаривал с его матерью. Вспомнил шаль, в которую куталась худенькая женщина, ее тонкие руки со вздувшимися венами. Как она цеплялась за свою шаль и терпеливо ждала, когда же оставшийся в живых начальник ее мальчика уйдет, оставит ее одну и можно будет поплакать.
Гуров так погрузился в воспоминания, что не заметил, как появилась за стойкой Нина, начала работать. А вернули сыщика к реальности толчок в плечо и голос остановившегося рядом парня:
— Слушай, мужик, не бери в голову. Хочешь, я тебе выпить куплю?
Гуров смутился, он уже забыл, когда смущался последний раз, и после паузы ответил:
— Спасибо, у меня есть. — Он поднял голову, глянул на парня. — Только мне нельзя, — ткнул пальцем в печень.
— Зашитый? Тогда понятно. Вот жизнь блядская, — парень хлопнул Гурова по плечу и ушел.
Сыщик почувствовал чей-то взгляд, поднял глаза и увидел Нину, которая обслуживала веселую компанию, а смотрела на Гурова. Он покосился на часы — сидит уже второй час.
Прошло еще некоторое время, он мельком взглянул на Нину и увидел, что она жестом подзывает его к себе. Он вновь заставил себя вспомнить мать Бориса Вакурова, поднялся, не торопясь подошел к стойке. Давыдова уже не так агрессивно произнесла:
— Я же вам русским языком объяснила, мне сказать больше нечего.
— А мне генерал приказал с вами переговорить. Я офицер и обязан, — ответил Гуров.
— Так вызывайте к себе, ведите к своему генералу, я ему объясню.
— У нас ничего хорошего нет, а здесь уютно. Я подожду.
— У меня смена черт-те когда кончается, домой надо. Обед на завтра... — она махнула рукой. — Некогда мне с тобой ля-ля разводить.
— Я понимаю, — сыщик помолчал. — Я писать ничего не буду.
— Может, тебе налить? — неожиданно спросила Нина.
— Я непьющий... если за компанию...
— Хочешь, чтобы меня с работы поперли?
— Так ведь и я на работе, — Гуров пожал плечами.
— Черт с тобой! Сейчас людей поубудет, сядь в дальнем углу, кофе возьми. Ты ел чего?
— Спасибо, я завтракал, — ответил Гуров и отвернулся.
— Что-то по тебе не видно. Зарплату хоть платят? — спросила Нина.
— Случается, — соврал Гуров и от стыда снова отвернулся.
Давыдова расценила это по-своему и сердито сказала:
— Ладно-ладно, ты мне здесь слюни не распускай. В Москве каждый день убивают. Ты что, за всех в ответе? Бери кофе и садись, я скоро приду.
— Спасибо, — Гуров взял вторую чашку кофе, полез за деньгами, но Нина его остановила:
— Иди уж, успеется.
— Спасибо, — повторил сыщик и отправился в указанный угол.
Гуров оценил переход на "ты" и перемену в ее настроении и подумал, что вид у него, значит, жалкий. Если информация у Нины "горячая", то он, полковник Гуров, спрячет ее до поры. Подставлять такую женщину — грех. А в том, что он информацию добудет, сыщик уже не сомневался.
Он еще не допил кофе, как подошла Нина, принесла бутерброды, две бутылки минеральной, в одной из бутылок оказалась водка. Девушка плеснула в бумажные стаканчики, сказала:
— Жизнь пошла поперек, — выпила и стала есть.
Гуров тоже выпил и искренне поддержал:
— Не жизнь, а грязное существование. И почему приличный человек должен врать, изображать невесть чего, убирать чужое дерьмо. Никому не известно.
— Я по вашему делу все рассказала, и ты мне вопросов не задавай, — Нина налила по второй. — Ты здоровый, красивый мужик и несчастненьким не прикидывайся. Тебя приодеть, отбоя от нас не будет.
— Я не жалуюсь, — Гуров улыбнулся.
— Женатый?
— Обязательно.
— Жена красивая, любит?
— Красивая и любит, — ответил Гуров. Мария предупреждала, что такой вопрос будет непременно и ответить на него следует именно так.
— И ты жену любишь?
— Люблю, — признался Гуров.
— И давно женаты?
— Порядочно, я же не мальчик.
— Это надо! — Нина налила по третьей. — Мужик признается, что женат, любит и у него в семье порядок. Я что же, тебе совсем не нравлюсь?
— Почему? Вы девушка интересная, и фигура у вас отличная, — искренне ответил Гуров и от удовольствия, что может сказать правду, вновь улыбнулся. Хотя Мария запретила, скользнул взглядом по высокой груди собеседницы и одобрительно кивнул.
— Так какого черта ты о своей любви к жене рассказываешь? — возмутилась Нина.
Гуров неожиданно вспомнил одну из любимых фраз Станислава и ответил:
— Что выросло, то выросло.
Нина хитро прищурилась, спросила:
— И ты никогда-никогда налево не завернул?
— Я не люблю такие разговоры, — и Гуров не заметил, как вновь ссутулился, почувствовал, что говорит ненужные слова.
Сыщик был не прав. Нина прониклась к нему симпатией, удивлялась, что среди ментов встречаются подобные мужики. Гуров ни с того ни с сего сказал:
— У меня ни времени, ни свободных чувств нету. Так что я не высоконравственный, а просто несвободный. У каждой медали две стороны. Вот так, девушка.
Нина смотрела на сыщика и не узнавала. Гуров вновь выпрямился, голос набрал силу:
— Вы, Нина Петровна, убийцу покрываете, — вздохнул Гуров, недовольно поморщился. — По Москве не раскрыто ни одно громкое заказное убийство. Я убежден, в пятидесяти процентах случаев свидетели имеются. Они боятся, и правильно делают. Человеку свойственно оберегать свою жизнь, и я вас не осуждаю. Но, если мы с вами порочную цепь не разорвем, ее никто не разорвет. Вы мне говорите, я ваше имя забываю. Вот сейчас выслушаю, допью и забуду. Даю слово чести. Для прокуратуры и суда я других свидетелей найду. Но мне необходима точка опоры.
Нина смотрела ему в глаза, чувствовала, как по телу бегут мурашки, а ноги отнялись, уйти она не может.
— Итак, лет тридцати, среднего роста, плотного телосложения, в мужике чувствуется сила. Вы увидели его за час до смерти Леонида...
— Накануне... Дважды, — прошептала Нина. — Удивилась, что он тут делает? Забыла. А назавтра...