— Господин Краузе?! Я, право… Вы, право…
— Можете и так меня называть, — сказал Бестужев жёстким, неприязненным тоном, сразу расставлявшим всё на свои места. — Хотя настоящее имя у меня другое. У полицейских, Густав, сплошь и рядом имён гораздо больше, чем полагается обычным обывателям…
Последняя фраза произвела на извозчика прямо-таки ошеломляющее впечатление: глаза у него вылезли из орбит, рот приоткрылся, Густав отпрянул к закрытой дверце, в нём появилось что-то от побитой собаки…
Подозрения Бестужева мгновенно переросли в уверенность.
— Что это с вами, Густав? — язвительно осведомился он. — Почему упоминание о полиции у вас вызвало столь бурный всплеск эмоций? Ничуть не свойственных добропорядочному подданному императора и короля? Вы мне сейчас напоминаете нашкодившего кота, который сожрал печёнку на кухне и был застигнут поваром, как выражаются итальянцы, in flagranti [3] … Или, вульгарно выражаясь, на горячем… Ну, Густав?
Извозчик таращился на него, как на привидение, беззвучно шевеля бледными узкими губами. Никаких сомнений уже не осталось, скотина, тварь, мерзавец, слабая душонка…
Не сводя с него цепкого взгляда, как охотничья собака перед загнанной в непроходимый кустарник дичью, Бестужев медленно поднял руку, потеребил двумя пальцами левый лацкан сюртука — за которым агенты здешней тайной полиции как раз и носили служебный значок с двуглавым имперским орлом.
Густав казался олицетворением тоскливой безнадёжности.
— Вынужден вас разочаровать, — жёстко усмехнулся Бестужев. — Я не могу предъявить вам значка. Поскольку служу не в императорско-королевской, а в российской тайной политической полиции. Значков у нас, подобно австрийским коллегам, нет. Но ваше положение от этого не делается менее безнадёжным: я здесь нахожусь совершенно официально, легальнейшим образом взаимодействую с вашей тайной полицией. Подобные учреждения, независимо от их географического положения, никогда не отличались кротким нравом… Вы когда-нибудь привлекались к суду, Густав? А в полиции на допросах бывали?
— Н-нет… — пробормотал совершенно раздавленный извозчик. — Никогда в жизни… Исключительно мелкие штрафы за нарушения полицейских предписаний о извозе… случайные нарушения!
— В таком случае приходится констатировать, что вы — потрясающий неудачник, — без улыбки сказал Бестужев, давя взглядом, хмурым видом, грозным выражением лица. — Ваше первое же серьёзное знакомство с полицией означает привлечение по столь тяжким параграфам, что и врагу не пожелаешь… — он бросил резко, словно хлыстом ударил. — И спасти вас может только полная откровенность! Понятно? Будете откровенны — и у вас появится шанс остаться не сообщником, а жертвой… Ну?
В уголках глаз Густава появились даже две мутные старческие слезинки. Извозчик, подрагивая нижней челюстью, с натугой выговорил:
— Они меня убьют… Непременно убьют, майн герр…
— Не буду врать, что меня эта перспектива трогает, — жёстко сказал Бестужев.
— Это жестоко…
— Полагаете? — прищурился Бестужев. — Двух они уже убили, и один из них был моим другом. С какой стати меня должна волновать судьба постороннего человека? Который всех предал?
— Хорошо вам говорить, — плаксивым тоном промямлил Густав. — Вы полицейский, у вас наверняка есть пистолет, вы умеете с ним обращаться. А я мирный обыватель, даже в армии никогда не служил из-за скверного здоровья, мне-то каково? Что прикажете делать, когда такие страшные люди…
Он жалобно ныл что-то ещё. Бестужев не слушал. Какую же серьёзную промашку мы допустили, думал он. Мы все до одного. Отнеслись к этому самому Густаву как к одушевлённому инструменту наподобие штопора или вилки. Дико, невозможно было представить, чтобы тебя предал железнодорожный билет или собственная шляпа… Вот он, дьявол, на которого от непонимания происшедшего готовы были всё свалить: хнычущий старикашка с цыплячьей шеей, запугать которого было совсем нетрудно.
Хотя… Это не промашка, если рассудить. Просто-напросто мы с самого начала прекрасно понимали, что для полиции Густав будет абсолютно бесполезен: он никоим образом не был посвящён в наши дела, он просто возил людей из одного места в другое. Тем более что официальным инстанциям Австро-Венгерской империи, сколько их ни есть, Штепанек был абсолютно не нужен. Но никто не предвидел Гравашоля — которому понадобились именно маршруты передвижений, адреса…
Густав всё ещё жалобно тянул что-то заунывное, перечислял свои хвори, усугубившиеся от нелёгкой работы.
Ларчик открывался просто, думал тем временем Бестужев. Где-то, когда-то я попался им на глаза, они обратили внимание, что меня возит один и тот же извозчик… Не так уж и трудно отыскать фиакр по номеру… Тарловски сообщил, что анархисты уже убили двух других охотников за Штепанеком. Пожалуй… Да, вот именно, объяснение одно: люди Гравашоля устроили засаду где-то неподалёку от жилища профессора Клейнберга — потому что это та отправная точка, которую наверняка не миновал ни один из тех многочисленных агентов. Я бы на их месте именно так и поступил…
— Перестаньте хныкать, — сказал Бестужев всё так же неприязненно.
— Что со мной будет? Моя семья не переживёт, если я окажусь под судом… Я их единственный кормилец…
— Мы забудем обо всём, — сказал Бестужев, усилием воли заставив себя проявить толику мнимого сочувствия. — Я понимаю, что вы не более чем жертва… Но простить вас мы согласны при одном-единственном условии: если вы расскажете всё откровенно.
— А если они вернутся, как обещали? И…
— Ну, если только в этом дело… Я готов предоставить вам надёжное убежище. С решётками на окнах и дверью, запертой снаружи. Уж там они вас безусловно не достанут, и вы долгие годы проведёте в совершеннейшей безопасности…
— Только не это!
— Ну тогда перестаньте хныкать, чёрт бы вас побрал, и рассказывайте!
Он сидел, откинувшись на спинку сиденья, пускал дым в полуопущенное окно и слушал дребезжащий тенорок Густава, время от времени бесцеремонно прерывая — когда извозчик тонул в ненужных мелких подробностях или вновь начинал бить на жалость. Примерно это он и ожидал услышать: в один далеко не прекрасный вечер в фиакр к Густаву как ни в чём не бывало уселись трое вполне благопристойных господ, пожелали ехать в Пратер, а на полдороге, примерно как Бестужев сейчас, попросили остановить на минутку экипаж, сдёрнули Густава с козел, затащили внутрь и упёрли в лоб револьверное дуло.
По описанию, пусть сбивчивому и неточному, Бестужев всё же довольно быстро опознал и Гравашоля, и двух его людей. Если исходить из даты, когда это произошло, то подозрения подтверждаются: Бестужева наверняка подкарауливали возле дома профессора (не его конкретно, очередного охотника на Штепанека) — что ж, неглупо, иногда, чтобы добыть дичь, выгоднее и проще не самому её отыскивать по уши в болоте, а следить за охотниками…