На них оглядывались. Леониду было приятно это. Они вышли на проспект, и Леонид остановил такси.

– Я вас подвезу.

– Вот видите, галантные мужчины не такая редкость. Где уж тут запомнить всех галантных, – сказала она, устраиваясь в машине.

– Ну, а если подумать?

– Разве что. Попробуем.

Мерно шумел мотор. Актриса сосредоточенно прикусила губу.

– Блондин, такой широкоплечий, – сказал он, имея в виду внешность Семена.

Наводить не полагалось, но у Леонида был свой расчет.

– Исключено. Он не мог быть блондином. Блондины мне несимпатичны, – сказала она.

На это Леонид и надеялся. На то, что женская память очень принципиальна в отборе материала.

– Вот что: он был брюнет. Теперь я вспомнила, – обрадовалась актриса.

Словом, это было на съемках. Съемки шли на Бульварах, когда на головы свалился ливень и всех загнал в стеклянное кафе. Режиссер изрыгал проклятья, но на улице стоял плотный столб воды, Бог уж знает, сколько километров в поперечнике.

Вот тут он и появился, этот брюнет. Он влетел в кафе как ошпаренный, сделал «бр-р», отряхнулся гибким, кошачьим движением и, мельком оценив обстановку, подсел к ней за столик.

То, что он узнал ее, сомнений не было. За столом не оставалось мест, но он прихватил по дороге свободный стул, подсел и с ходу начал флиртовать.

Ее, сказала актриса, покоробила такая фамильярность. Но вскоре выяснилось, что перед ней, так сказать, супермен, заранее уверенный в своем полном превосходстве над окружающими. Это было смешно. И так как за столиком скучали, пережидая ливень, все были рады возможности развлечься. Тем более что «супермен» не блистал умом и каждой очередной репликой давал новый повод для нового веселья.

А парень из кожи лез. Изображал из себя удава, смотрел тяжело и пронзительно, гипнотизировал жертву. И старался под шумок назначить свидание.

Потом ливень исчез так же неожиданно, словно сорвали завесу. Режиссер проглотил таблетку валидола для упрочения сердечных сил и погнал всех наружу с новым энтузиазмом.

Но кафе было отрезано от внешнего мира. Для женщин, по крайней мере. Возле кромки тротуара разлилась широкая грязная лужа. Она благодушно дымилась на солнце. И не было ей ни конца ни края. Женщины, как водится, завизжали, мужчины потерли затылки, а режиссер ударился в дикую ярость.

И тут отличился брюнет. Он подхватил актрису на руки и ступил в середину лужи прямо в модных туфлях, под всеобщий восторг постановочной группы. Актриса только успела удержаться за его широкую твердую шею. Будто гранитную колонну – такое было впечатление.

– Килограммчиков пятьдесят семь – шестьдесят, – произнес он, почти угадывая ее вес.

Выбравшись на тротуар, этот нахал продержал актрису на руках несколько дольше, чем разрешало приличие. И ей пришлось немного выйти из себя.

– Но завтра у Пушкина, – потребовал непрошеный кавалер, ставя тем самым условие.

– Ни в коем случае, – сказала она. – Отпустите сейчас же меня.

– Ну ладно, тогда хотя бы это, – сказал он, отпустив актрису.

Он сбегал на угол в почтовый киоск и принес ту самую ее открытку.

– Только что-нибудь личное, – сказал брюнет.

Вот тогда-то она и написала тот автограф. Так обстояло это дело.

– Он был невысок. Словом, я ему... Ну, примерно... по брови, что ли, – произнесла актриса, припоминая, она невольно впадала в роль детектива. – Что еще? Лет двадцать семь. Он поджар. И немного похож на Бельмондо. Знаете, такой французский актер?

– То есть? – спросил Леонид, он и не слыхивал об этом Бельмондо.

– Ну, словом, грубое лицо. Может быть, глаза сидят поглубже. Будто вдали, в темных норах. И нос какой-то кривой.

– Мощные брови? Мощные скулы? Так, что ли? И сломанный нос?

– Уж этого не знаю. Сломан или просто кривой, – свободно сказала актриса, сбросившая нелегкое и ответственное бремя воспоминаний.

Леонид не сумел скрыть разочарования. И всего-то!

– Разве этого мало? – забеспокоилась актриса.

Она-то было раскраснелась от азарта. От удовольствия.

– Да нет, вполне достаточно. Исчерпывающие факты, – сказал Леонид – может, не совсем убедительно.

– Ничего, вы его найдете обязательно, – произнесла актриса мягко и даже коснулась его руки. – А мне потом расскажете? Идет? – сказала она немного погодя, покидая машину возле магазина «Ванда».

– Я вас подожду, – сказал Леонид.

– Не стоит, – сказала актриса. – Это будет очень долго. И потом я зайду к подружке. Здесь, по соседству.

Артистка помахала ручкой в белой вязаной перчатке и напоследок подарила свою знаменитую чарующую улыбку.

У Леонида забилось сердце, торопливо и гулко. Отъезжая, он еще долго оглядывался в заднее стекло. Хотя уже давно артистку поглотили недра магазина.

Глава 10 ДОПРОС

Михеев собрался в буфет, но тут позвонили.

Дочь и зять проспали, как всегда. Едва сполоснув лицо и приведя в порядок прически, они умчались на работу, а кормить внучат и вести в детский сад пришлось ему. Сам он поесть не успел, и теперь вот рассчитывал на буфетное меню. А этот звонок задержал совсем некстати.

– Михеев слушает, – произнес он в трубку «нагана».

– Я все скажу по-честному. Только выпустите, ради Бога. Разве можно так пугать? – взмолился незнакомый голос.

– Кто это? – спросил Михеев, ничего не понимая.

– Я – Зуйков. Зуйков я, – сказал незнакомец, и Михеев вспомнил.

Этот Зуйков был свидетелем ограбления, когда два рослых парня раздевали прохожего. Дело происходило поздним вечером под окном Зуйкова. Зуйкову надо было мчаться на помощь, но он стоял у окна и внимательно смотрел на происшествие.

Жертва, снимая брюки, сделала знак: помоги, мол, чего стоишь? – но Зуйков развел руками и жестами объяснил: дескать, не имеет смысла. Их двое – он один. Тогда жертва, разуваясь, намекнула на телефон. Но телефон поломан, растолковал Зуйков на том же языке. Между тем грабители обобрали жертву до нитки, сделали Зуйкову ручкой и ушли. Полуголая жертва поплелась в милицию. А когда грабители были пойманы и его спросили: «Они?» – Зуйков стал все отрицать совершенно. Он сам не видел ничего и не знает. Он тихо-мирно спал и просматривал положенные сны.

И вот теперь он звонил – обещал рассказать, как было.

– Где вы сейчас? – спросил Михеев.

– В лифте, – сказал Зуйков. – Меня пригласили к вам, а потом посадили в лифт. На сколько, не знаю. Теперь я между вторым и третьим этажами, в заключении, – пожаловался Зуйков и страстно поклялся: – Но я все расскажу. Только отпустите на свободу.