Станислав позвонил домой, сказал, мол, завтра рано вставать, Гуров живет один…
– Нажалуюсь Марии! – перебила жена. – Не изображайте бабников! Алкоголики!
Она оказалась не права, женщин не было, но и с водкой не получилось, отсутствовал кураж, даже не допили бутылку. Сначала Гуров собирался сослать друга на диван, но кровать была два на два, спали вместе.
Станислав возился на кухне, Гуров в гостиной изображал силовую гимнастику, но видел только обнаженную Марию, которая, стоя в прибое, разговаривала по телефону.
– Стас, давай вечером девочек организуем. Я уже года три хочу с Ленкой переспать.
– Ну и переспи, только один, – Станислав разливал кофе по чашкам. – К коллективу надо сызмальства привыкать. Я не желаю из-за ерунды терять друга.
– Ты слишком рассудочный, – Гуров взял чашку, пригубил. – В тебе нет полета.
Вновь зазвонил телефон, Гуров поставил чашку, недовольно сказал:
– Это уже серьезно, – прошел в гостиную, снял трубку: – Гуров.
– Здравствуйте, Лев Иванович, Крещеного застрелили на том же месте. Приезжайте. Сейчас здесь будет районное начальство.
Они побрились, обжигаясь, проглотили кофе, взяли с собой хлеба, ветчины, две бутылки боржоми, моментально оделись и прыгнули в «Мерседес» Станислава.
Молча ели, пили, думали. Станислав не выдержал, матюгнулся и спросил:
– Скажи, гений, ну при чем здесь Крещеный? Он и воровать давно боится, изображает законника да собирает деньги. Ни богу свечка, ни черту кочерга.
– Нас стремятся вышибить из района, – ответил Гуров. – Думаю так, но наверняка ничего не знаю. Что Крещеный, да и Сухой, теперь его Кузьмичом зовут… О нем особый разговор. Ты не понимаешь? И я не понимаю! Руководишь операцией ты, я лишь представляю главк и лично генерал-лейтенанта Орлова. Ты сто лет за наши спины прятался? Настал час, мы хотим за тобой отсидеться.
Картина была знакомая до слез. Старший следователь прокуратуры Игорь Гойда из подсобного материала соорудил себе стол и стул, разложил папку и быстро писал. Врач топтался рядом, бубнил свое первичное заключение.
Чуть поодаль стоял в окружении своих работяг Егор Рощин, метрах в двадцати собрались ребята с соседней техстанции. Анатолий Иванович Полоз сидел на табуретке, пил из жестяной кружки и драл воблу.
Третья группа – милицейская. Начальник розыска района подполковник Суворов, с ним два оперативника.
Станислав сразу отправился к следователю и врачу, видимо, там лежал и труп. Гуров подошел к коллегам, пожал руку Суворову, с которым некогда служил в МУРе, сказал:
– Привет, Саша, давненько не виделись.
– Да уж, весь мой район истоптал, а ко мне заглянуть не соизволил. Большим начальником стал, на «ты» не обижаешься?
– Стерплю. – Гуров кивнул в сторону следователя: – Что у них?
– Пойди взгляни, ты же любишь все сам делать, – в голосе подполковника явно звучало раздражение. Вся фигура его была угловатая, дерганая, нервная. – Убийств в других частях города не хватает, что вы в меня вцепились? Или тайну какую хранишь? Старые товарищи побоку, главное – карьера.
– Ты же знаешь, Александр Сергеевич, я сызмальства только о карьере и пекусь. Товарищи приходят и уходят, а отдел кадров, где мое личное дело хранится, остается.
Оперативники райуправления сначала осторожно отступили, затем быстро скрылись за машинами, памятуя народную мудрость – когда паны дерутся, у холопов чубы летят.
– Скажи, Лев Иванович, вот ты немыслимо сколько лет меня знаешь, а мне все не везет и не везет. Я сегодня единственный из нашего поколения подполковник. Многие давно генералов получили. Ты хоть и полкаш, а положение у тебя выше генеральского.
– Не бери в голову, Саша, сыщик ты отличный, это знают все, – ответил Гуров. – Погон мы не носим, еще все успеется. Ты мне скажи, как Крещеного застрелили?
– Обыкновенно. Под левую лопатку, в упор. В кармане у убитого «ТТ», немного денег. Спрашивается, Крещеный, этот старый пень, кому дорогу перешел?
– Нормальные разборки, – слукавил Гуров, который не любил Суворова и говорил с ним неискренне.
Александр Сергеевич Суворов носил знаменитые имя и фамилию и являл собой типичного неудачника. Так считал Гуров в молодости, сочувствовал коллеге, в меру сил пытался помочь. Они были годками, вместе пришли в МУР, чуть ли не в один месяц были назначены старшими групп. Тогда невезунчиком был явно Гуров. Начальник отдела подполковник Орлов молодого опера откровенно не любил. Как раз в это же время в группу Гурова назначили взятого из райотдела сильного опера и самолюбивого человека Станислава Крячко. Да, было, было, Гуров все вытерпел, нашел с каждым общий язык.
А капитана Суворова с должности старшего группы сняли, не сработался с людьми. И тогда Гуров коллеге тоже сочувствовал, даже ходил за него в кадры ходатайствовать.
Лишь примерно лет через пять тот же Орлов ему сказал:
– Ты разуй свои голубые зырики, сыщик. Суворов – только фамилия громкая, нутро-то с гнильцой. В каждом деле он сразу за цветок хватается и рвет с пользой и без пользы, лишь бы цвет ему достался. Если дело путаное, результат не ясен, он старается его соседу спихнуть, а чтобы самому упереться да осилить, разговора и не ведется. Ты упрямый, как осел, я, случается, тебя убить готов. Но ты до конца стоишь, за себя отвечаешь, да и частенько, – тут молодой Орлов замялся, пересилил себя и закончил: – Прав бываешь. Излишне часто, скажу, мало кто твою правоту терпеть станет.
Столь подробно Гуров, впрочем, былое не вспоминал, мелькнуло старой кинопленкой и улетело. А вот что Суворов лишь обмолвился, что Крещеный убит выстрелом под лопатку, а в кармане у него оказался «тэтэшник», поразило Гурова. Он беспечно сказал:
– Пойду взгляну, – и зашагал к Гойде, Крячко и врачу.
– Пулю вы не найдете, пустые хлопоты! – горячился врач. – Но по входному отверстию, главное, по дыре в грудине, уверен, стреляли из «макарова», возможно, из другой «девятки». Возможно, больше, но никак не меньше.
Рядом с трупом на полотенце лежал «ТТ», глушитель, перочинный нож, ключи, другие мелочи.
– Тщательным образом лично упакуй пистолет и глушитель, – прошептал на ухо другу Гуров. – Лично отвези в лабораторию. Обаяние свое, которое ты неизвестно на кого тратишь, посади на пороге и сиди, пока они каждый миллиметр не изучат.
– Лев Иванович, там пальцы невооруженным глазом…
– Ты понял, что я тебе сказал? – перебил Гуров. – Я твою папаху съем, если это пистолет Крещеного.
– Все понял, однако папаху ты ешь свою, – ответил Станислав.
– Свою жалко, – сказал Гуров и отошел к Грише Котову, стоявшему с группой механиков Рощина. Гриша призывно махал рукой.
– Здравствуйте, господа, – сказал, подходя, Гуров. Кто-то хихикнул, но полковник посмотрел так холодно, что вмиг стало тихо. – Кто тонет? Чего подполковник Котов руками размахивает, словно ему в последней шлюпке места не хватило?