Николай купил дом, машину (и не одну, а две), костюмы он не шил у модных портных, выбирал в хороших магазинах, но так как имел отличную фигуру, то одет был всегда элегантно. Последние два года он почти не носил оружия и не всегда пользовался охраной.
А однажды произошел случай, который почти увенчал Николая короной. С тремя друзьями он обедал в ресторане «Фиалка», когда туда ворвались пятеро вооруженных автоматами ребят. Один из них крикнул:
– Где здесь Акула? Николай… мать его… Тишин?
Зал притих, бандит полоснул из автомата по стене, обедавшие пригнулись от осыпавшейся на их головы штукатурки.
У Николая резко заболел живот, к горлу подступила тошнота. Толком не соображая, что делает, поправил галстук, застегнул жилетку, машинально взял висевший на спинке стула пиджак, поднялся и вышел на танцевальный круг.
– Я здесь. Кто меня ищет? – Николай, проглотив тугой комок, говорил спокойно.
– А, сука! Болтают, ты верх в городе взял! Хочу взглянуть!
– Смотри. – Николай развел руки, стараясь, чтобы они не дрожали.
– Актер, мать твою! Сейчас увидим, какое у тебя нутро!
– Во-первых, возьми пистолет, мудак! – бросил Николай. Ему опять стало плохо, он почти ничего не видел, но неизвестная сила толкала его вперед. – Стреляя в меня из автомата, ты, пидор, убьешь и покалечишь массу невинных людей. – Он говорил, неторопливо надвигаясь на бандита, и увидел, что крикун побледнел, а его дружки растерялись.
Николай уперся грудью в автомат, схватил его за ствол, очередь ушла в потолок, а Николай нанес молниеносный удар ногой по локтю парня и завладел оружием. Не дав никому опомниться, он швырнул автомат друзьям взбесившегося наркомана.
– Тихо! Во-вторых, передайте Кастро: я никогда не поверю, что он может послать пятерых вооруженных людей на одного безоружного. Пусть он мне позвонит, телефон известен. А теперь заберите героя и отправляйтесь спать. Концерт окончен.
И так же неторопливо вернулся на свое место. Когда вооруженные парни вышли, публика зааплодировала, сначала нерешительно, затем хлопки переросли в овацию.
Кто-то из друзей налил Николаю водки, он выпил и прошептал:
– Уведите меня, весело уведите.
Парни не понимали, что творится с главарем, но послушно подхватили его под руки и быстро прошли к выходу. Один из парней даже махнул рукой публике на прощание.
– Бандит, – сказал кто-то. – Но мужества ему не занимать.
Как он оказался дома и как Настя раздела его, Николай не помнил. Проснулся он через одиннадцать часов. В гостях был Мефодий, который сидел в гостиной, пил чай. Он-то отлично понял, что произошло, и, когда Николай сел за стол, равнодушно спросил:
– Хочешь героем умереть, чтобы песни о тебе слагали?
Николай взглянул на него бессмысленными глазами. Мефодий налил стакан самогона, пододвинул хозяину, сказал:
– Пей, сопляк. Однако дух в тебе имеется. Я таких знавал, все умирали молодыми. Я сегодня переговорю с Кастро и загляну к Буничу, если пустит. – Он подумал, потряс головой и решение изменил: – Нет, к Льву Ильичу ходить не стоит, может не принять. Ты оклемаешься, герой, сам позвонишь, извинишься. Там в ресторане за одним столиком его люди сидели. Уж коли так попал, требовалось поклониться, автоматчиков едреных этих к столу пригласить, замять стычку, затереть. А ты, словно петух, грудью пошел. Хоть и остался жив, а врага приобрел смертельного, он момент угадает и в спину тебе из «калаша» полоснет. А люди скажут: одним бандитом меньше стало. Смотри, по ящику Думу показывают, я вроде твоего братана видел…
Николай глянул равнодушно, выпил самогона, поглядел на унылое собрание, сказал:
– Сеньке в самый раз, сидят чинно, рядами, и от скуки мухи дохнут.
Камера скользнула по рядам депутатов. Выделил одного, который тянул руку.
– Он! Сенька! Точно он! – воскликнул Николай. – Это Дума? Как он туда пролез, говнюк?
Мефодий поднял тяжелый глаз на Николая и неспешно сказал:
– Говнюк в Думе заседает, а орел под стволом летает. Ему почет и уважение, а тебе собачья смерть уготована.
– Да он у меня из рук ел. Сапсан, он же из бумаги сделан, говном склеен! – возмутился Николай.
– Верю. Однако он там, а ты здесь.
– Да я его в любой момент…
– Замолкни, Акула, – перебил Мефодий. – Убить почти каждого можно, только за твоей спиной дружки стоят до тех пор, пока ты удачлив, а споткнешься – враз продадут. Я не продам. – Он налил себе самогона в чашку. – Настасья не продаст: коли баба любит, она помрет, не продаст. За твоим брательником менты, эфэсбэшники, личная охрана, государство, а ты, родненький, считай, вне закона.
– Ты зачем пришел? – Николай вскочил, уронил стул. – По-твоему, он человеком родился, а я зеком клейменым? Нас одна женщина на свет произвела, из одной утробы вышли!
– Дружок, ты стул-то подыми и самогончика еще выпей. Я пришел тебе сказать, что тебе летать не дано. Ходить тебе всю жизнь по земле, осторожно ходить. А о брательнике забудь. Это плевать, кто в жизни в рост шел, кто по дерьму полз, важно, кто где в конце концов оказался. Ты должен себя правильно осознать, усвоить: ты брательнику не ровня. Тебе голову рубить будут, он того и не заметит. А геройствовать кончай, иначе я от тебя отойду. А ты без меня месяца не продержишься. Все осознал? – Старый вор перевернул свою чашку донышком вверх, прихлопнул ладонью и вышел.
Напился тогда Николай серьезно, потом Настя его в бане парила, и еще день после этого только чай пил.
Не первый год Семен Николаевич Тишин заседал в Думе, был не хуже других, прошел по одномандатному округу и фактически никому не подчинялся. В тех вопросах, которые обсуждались в Думе, далеко не всегда голосовал, как большинство, но старался ни с кем не ссориться. Коммунистов активно не любил, ярых либералов активно побаивался. Выступал он редко и по вопросам, которые не вызывали ни у кого сомнения, зато говорил красиво, увлеченно. Формально он принадлежал к партии власти, хотя Семен нутром чувствовал, что премьерствовать газпромовцу недолго осталось.
Неожиданно для себя Семен Тишин получил предложение перейти в правительство и занять пост не более и не менее как министра культуры. Образование в общем-то гуманитарное, манеры и знание этикета при нем, речь грамотная. Остальное – дело наживное.
В тот период, когда глава правительства уже дал согласие на кандидатуру Тишина, но Президент то ли болел, то ли что-то в этом роде, и бумаги скапливались у его помощников без движения, в кабинет и.о. министра вошел тихий человек, вежливо поздоровался и сказал, что хотел бы поговорить с прогрессивным многообещающим депутатом.
Тишин ранее не видел кагэбэшников ни настоящих, ни переименованных, но, когда этот человек, продолжая улыбаться, занял кресло для гостей, а ведь секретарша о нем даже не доложила, Семен Николаевич понял, кто к нему пришел.