– Есть еще одна возможность, – сказал инспектор совсем тихо. – Заложить бомбу перед самым приходом судна в Нью-Йорк, чтобы она взорвалась, когда никого из них уже не будет на борту. Если уж они, как вы сами убедились, без особого труда нашли сообщника среди стюардов, могут найти среди кочегаров или механиков… если уже не нашли. На таком корабле масса укромных уголков, где можно надежно спрятать небольшой саквояж… Часовой механизм, а то и химический взрыватель… Мне случалось гоняться за ирландскими бомбистами, и я немного разбираюсь во всех этих штуках…
– Пожалуй, во всем этом есть смысл… – задумчиво произнес Бестужев. – В самом деле, если взрыв произойдет, когда они сойдут на берег… Против них даже не будет никаких улик…
– И нет никакой возможности им помешать заложить бомбу, – уныло сказал инспектор. – Это не корабль, а плавучий город, даже если капитан объявит полную мобилизацию экипажа, невозможно перекрыть все доступы к местам, где можно спрятать бомбу…
– Иными словами, есть только один способ, – сказал Бестужев. – Сцапать господина Кавальканти, если у него в каюте обнаружится бомба. Как-никак обладание такими предметами противозаконно, в том числе и на британской территории… Но вас, насколько я успел уяснить, не желают слушать?
– Вот именно, – горько признался инспектор. – Нет, слушали, конечно, но действовать запретили, вы были свидетелем… У меня такое впечатление, что сам капитан был бы не против. Бомба на борту судна – это крайне неприятно для любого капитана! Но решает все мистер Исмей, он бог и властелин, в том числе и над капитаном. А мистер Исмей считает, что первый класс – это святилище, куда плебеям вроде меня вход воспрещен. В любом случае. Он мне много наговорил высокопарного о репутации компании… Нельзя не признать, что иные из его аргументов весьма убедительны: он, как и вы, полагает, что никто не станет взрывать корабль в открытом море, кроме того, полагает, что Кавальканти мог поручить бомбу кому-нибудь на хранение, ее уже нет в его каюте, и если я туда совершенно противозаконно вторгнусь с обыском, может возникнуть судебная тяжба – опять-таки со страшным ущербом для репутации компании. Но я-то! – Он постучал себя по груди кулаком с зажатой в нем курящейся трубочкой. – Но я-то не первый год в полиции, я нюхом чую, что бомба у него… Зачем отдавать ее кому-то еще, если первый класс как раз и есть самое подходящее для нее место? Неприкосновенная территория? Короче говоря, мне велено не лезть не в свое дело и ограничиться всяческим содействием вашей миссии, которая неизмеримо важнее моих, как кое-кто выражается, «шотландских плясок»… – инспектор помялся, но решительно продолжал: – Как полицейский полицейскому… Сдается мне, что взрыв корабля в нью-йоркской гавани был бы для мистера Исмея самым приемлемым выходом…
– Почему?
– Во-первых, это случилось бы не в плаванье. Взрыв в порту на репутацию компании не повлияет ничуть, всегда можно переложить вину на американцев, которые-де недосмотрели, когда местные принесли на борт бомбу… Во-вторых, судно застраховано, любой ущерб будет возмещен… Насколько я знаю, от этого может даже произойти некоторая прибыль… О нет, боже упаси, я не хочу сказать, что мистер Исмей сознательно препятствует задержанию террориста, чтобы… Просто взрыв в порту не принесет ни малейшего ущерба ничьей репутации.
– Идеальный британский джентльмен… – усмехнулся Бестужев.
– Разные бывают джентльмены, сэр, вы это, должно быть, не хуже меня знаете… Смотрите!
– Что?
– Вон, Кавальканти… – шепотом произнес инспектор, указывая взглядом.
Бестужев самым небрежным движением чуточку повернул голову. Красавец лет тридцати в безукоризненном смокинге, который он носил с изяществом светского человека, в общем, мало походил на классического итальянца, какими их представляет публика: ничуть не смугл, скорее светлый шатен, уж никак не жгучий брюнет, можно принять и за немца, и за русского…
– Пунктуален, прах его побери, – тихонько сказал инспектор. – Выкурит сигару, потом пойдет играть в карты с теми вон двумя господами…
– Серьезный человек, это чувствуется, – сказал Бестужев, прищурясь. – Я повидал немало этой публики в разных странах… Итак… Вы, наверное, хотели бы просить меня, чтобы я обратился к капитану? Или помог преодолеть сопротивление Исмея?
После недолгого молчания инспектор признался, мрачно уставясь на носки собственных ботинок:
– Я б хотел… Но вы же не станете впутываться в мои мелкие дела, когда заняты такой миссией…
Бестужеву отчего-то стало немного неловко: как-никак он получил льготное положение, о коем инспектор и мечтать не смел, с помощью откровенного обмана…
– Я полицейский, – сказал он без улыбки. – Сдается мне, нам следует быть столь же солидарными, как наши клиенты – они-то пребывают в самом тесном единении и потому чувствуют себя вольготно… – видя, как на простоватом лице инспектора вспыхнула неприкрытая радость, он поторопился добавить: – Но, простите великодушно, я не пойду с этим ни к капитану, ни к Исмею… О нет, не оттого, что считаю свою миссию важнее. Просто-напросто у меня есть сильнейшие подозрения, что это будет безрезультатно. Они оказывают мне всяческое содействие, как вы сами знаете, в другом деле. Знают, что это пресловутого ущерба репутации не принесет. А что до Кавальканти… Побуждения у Исмея останутся прежними, верно? В этом он вовсе не обязан мне содействовать – а значит, подозреваю крепко, и не станет. Разве что откажет в гораздо более вежливых и дипломатических выражениях, нежели это было с вами… Наверняка этим и кончится. Может, вы считаете иначе?
– Да нет, – чуточку подумав, сказал инспектор. – Конечно… Где одно, а где другое… Скорее всего, вы правы, господин майор. С вами все будет точно так же – разве что дипломатии побольше. – Он зло усмехнулся. – Я, конечно, при других обстоятельствах, может, и попробовал бы рискнуть карьерой, прижать этого напыщенного павлина… я про Исмея… только здесь все бесполезно. Даже если я попробую пойти ва-банк, мне попросту закроют доступ к радиотелеграфу… Не та обстановка…
– А что, его можно на чем-то прижать? – быстро спросил Бестужев.
Тяжко вздохнув, инспектор какое-то время посапывал трубочкой с довольно горестным видом. Поднял глаза, криво ухмыльнулся, снова вздохнул:
– Не хотелось мне… Как-никак краса и гордость британского флота… Честь Англии и все такое… Хотя я-то, если раскинуть, шотландец… Помните, когда мы были у капитана, прибегал помощник? Вы, конечно, не поняли, что он сказал, вы же не понимаете по-английски… Покончил с собой один из механиков шестого котельного отделения. Надо полагать, не выдержал напряжения, бедняга…
– Это что, такая тяжелая работа – быть механиком в котельном отделении?
Инспектор огляделся и, лишь убедившись, что их разговор недоступен ни одному постороннему уху, заговорил, понизив голос едва ли не до шепота:
– Сэр, в одном из бункеров горит уголь. Самовозгорание, знаете ли. Говорят, это нередко случается, особенно когда уголь подмокнет. А в Шербуре во время погрузки угля как раз шел дождь. Один из кочегаров дезертировал – видимо, как раз поэтому, решил не искушать судьбу… Пожар начался еще у берегов Ирландии…