Увы, тут наши вкусы с моим похитителем резко расходились. Он был явно помешан на любовных романах. Ему надо было похитить мою маменьку, вот она бы ловила тут кайф, это точно! Правда, пришлось бы бедолаге раскошелиться еще и на телевизор, а потом…
Потом всю жизнь терпеть мою маму, поскольку она заточилась бы тут вполне добровольно.
Твердо решив, как только он соблаговолит появиться, предложить ему обмен или потребовать полное собрание сочинений Франсуа Вийона, я взяла с полки один из романов Джоанны Линдсей с судьбоносным названием «Женщина-воин» и, посозерцав немного красавца на обложке, признала, что он совершенно не в моем вкусе, хотя и смахивает чем-то на Пенса. Наверное, длинной гривой нерасчесанных волос!
Пенс напомнил мне о Ларикове. Я вспомнила, что в момент похищения не выключила компьютер и приемник, и меня обдало волной леденящего ужаса.
— Господи, что он со мной за это сделает, — прошептала я, — он ни за что меня не оставит в живых!
С ужасом оглядев комнату, я решила, что уж лучше я останусь на веки вечные в этих покоях, чем вернусь к Ларикову, который за мой проступок наверняка отрежет мне уши!
Потом я постаралась сосредоточиться на злоключениях женщины-воина, но мысль о невыключенных электроприборах и последующей за этим каре неотступно преследовала меня, мешая вникнуть в смысл и без того непонятных сексуальных хитросплетений.
Я откинула книжку и начала нервно разгуливать вокруг клетки с попугаем, передавая ему мое настроение.
Попугай занервничал и начал разгуливать по клетке, недовольно ворча, что «Паша хороший».
Наверное, мне тоже придется талдычить эту фразу Ларикову, когда я вернусь.
— Саша хорошая, Саша хорошая, не убивай Сашу! — бормотала я, передразнивая попугая и представляя на его месте Ларикова. — Не убивай хорошую Сашу!
— Помилуйте, — услышала я за своей спиной приятный мужской голос, — вас никто и не собирается убивать, Сашенька! Зря вы так подумали!
Та-а-ак…
Нас подслушивают, оказывается…
Медленно повернувшись, я с интересом посмотрела на того, кто, судя по всему, и являлся причиной грянувших на мою голову несчастий.
Он стоял, прислонившись к дверному косяку, скрестив на груди руки, и с насмешливой улыбкой наблюдал за мной.
— Надеюсь, вам хорошо спалось, Александрина? — спросил он, немного наклонив голову.
Надо сразу отметить, что он был красивым. Хотя, на мой вкус, черты его лица отличала некоторая грубость и упрямство. Но волнистые волосы, зачесанные назад, оттеняли весьма выгодно его высокий лоб, а глаза светились умом. Тем более странно, с чего умному человеку понадобилось меня похищать?
— Ага, — протянула я. — Если не считать того, что ночь я провела в размышлениях, где и почему я нахожусь. Может быть, вы все-таки поделитесь со мной своими планами на мой счет?
Он усмехнулся, отодвинулся от стены и мягко сказал:
— Я хотел бы ознакомить вас с моими планами немного позже. Когда вы успокоитесь и привыкнете ко мне.
— Денег у моих друзей и родственников все равно на выкуп не наберется, и не надейтесь.
Выпалив это, я села на кровать и теперь пыталась превратить его взглядом в горстку пепла.
— Думаю, у меня хватит денег на… ваш выкуп, — сказал он совершенно серьезно, рассматривая меня. — А вас надо выкупить?
— Как же? У вас надо выкупить, — сурово ответила я. — Если, конечно, вы не вампир и не людоед. Тогда уж точно — плохо мое дело!
— Сашенька, я же сказал вам, что убивать вас никто не собирается! Более того, если кто-то вздумает причинить вам вред, этот человек будет вынужден иметь дело со мной, а я думаю, никто на это не отважится!
Он так посмотрел почему-то на попугая, что у меня сердце сжалось от страха, и я поспешила заверить его, что уж попугай-то о вреде моей персоне думает меньше всего.
Хорошая птичка, к тому же умненькая, и с ним мне даже не скучно!
Он рассмеялся и сказал:
— Я рад за него. Ему впервые нравится человек, оказавшийся с ним в одной комнате. Меня он почему-то недолюбливает, равно как и Алису Давыдовну.
— А это у нас кто? — поинтересовалась я.
— Моя экономка. Она принесла вам завтрак…
— Она не представилась, впрочем… Как и вы.
— Ах, простите, Александрина! Меня зовут…
Он задумался. Нет чтобы честно сказать, как его зовут!
— Меня зовут Филиппом, — поведал он наконец.
— Вам не подходит, — усмехнулась я. — Придумайте лучше что-нибудь другое.
— А если меня и правда так зовут? — наклонил он голову.
— А меня тогда зовут Виолетта, — хмыкнула я. — Или Брунгильда… Впрочем, мне наплевать, как вас зовут. Меня куда больше интересует, когда вы соблаговолите мне объяснить некоторые странности вашего поведения и отпустите меня домой.
— Я мог бы на вас обидеться, — нахмурился он. — Если бы вы не были такой прелестной. Я не могу на вас сердиться, особенно когда вижу ваши очаровательные глаза. Такие дерзкие и невинные одновременно…
Он подошел ко мне и приподнял меня за подбородок, взирая на мое лицо с томным удовлетворением.
Я дернула головой, вырываясь.
— Кажется, вы начитались любовных романов, — проворчала я. — Во всяком случае, выражаетесь вы слегка витиевато! Мне с моей неромантической натурой понять вас сложно. Поэтому все-таки я жду ответа на мой вопрос — по какой причине я оказалась в вашем «родовом замке»?
Он улыбнулся и проговорил:
— Ну, так вам придется подождать немного. Пока вы еще не готовы услышать ответ.
С этими словами он снова оставил меня в обществе попугая, который нервно носился по клетке, выкрикивая немного надоевшую фразу: «Паша хороший!»
* * *
— Кретинизм! — поставила я, на мой взгляд, безошибочный диагноз данной ситуации и швырнула в захлопнувшуюся дверь подушкой.
Паша восторженно уставился на меня преданными глазами.
— Ну, и что мне делать? — спросила я своего единственного друга.
Если он это и знал, то сказать не мог. Он взлетел на качели и раскачивался там в ожидании ответного восхищения, какое выразил он на мое швыряние подушкой.
— Мило, — устало согласилась я, плюхаясь в кресло и доставая сигареты. Слава богу, в пачке еще было две штуки. Ту дорогущую гадость, которую любезно оставил на полочке мой тюремщик, я терпеть не могла, поскольку, на мой взгляд, эти «бледные спирохеты» можно было курить только в гробу, когда уже абсолютно все равно, что курить.
— Вот кончитесь вы у меня, — печально сказала я своим милым «монтекарловкам», — и начну я медленно угасать от недостатка никотина в организме… Может быть, этот красивый гад именно этого от меня и добивается. Может быть, он каким-то образом проведал о том, что моя румынская тетушка оставила мне наследство наконец-то, и теперь чает моей безвременной кончины, чтобы неправедно разжиться богатствами, принадлежащими моему скромному семейству?