— Мы можем сидеть здесь и смотреть на вас так долго, что годовой отчет будет готов только через год. Да и то, если вам повезет.
Ее бледное, напряженное лицо еще больше осунулось от бушевавшей внутри, с трудом сдерживаемой ярости.
— Или, — предложил свой вариант Коста, — мы могли бы просто по-дружески побеседовать, потом бросить взгляд на раскоп и к двенадцати убраться отсюда. Решать вам.
Джудит подняла трубку телефона и со все еще заметным американским акцентом распорядилась:
— Кьяра? Отмените все назначенные на сегодня встречи. — И яростно уставилась на полицейских. — Вы очень убедительно выступаете вдвоем.
— Да, ходят такие слухи, — подтвердил Перони.
— Вот вы. — Профессор ткнула пальцем в Косту. — Вежливый и обходительный. Можете записывать. Я расскажу вам все, что мне известно о нашем милом и дорогом Джорджио, чем он был раньше и чем стал теперь.
Тернхаус встала и подошла к стоявшему возле окна огромному шкафу, достала ярко-оранжевый костюм спелеолога и легко и привычно натянула на себя.
— А после этого, — добавила она, — покажу вам то, что когда-то было чудом.
К семи вечера в руках у полиции по-прежнему имелся один-единственный подозреваемый — студент Лудо Торкья. Остальных, как полагал Фальконе, найдут позже, но скоро. Это ребята не из тех, кто может надолго исчезнуть с горизонта. Балуются наркотиками к тому же, Лудо Торкья в особенности, проявляют упорный, почти нездоровый интерес к теориям Джорджио Браманте насчет митраизма. Но ничто из того, что попало в поле зрения Лео, не давало оснований подозревать, что они способны на какой-то заговор, о чем все время талдычит пресса.
Торкью поместили в последнюю по коридору комнату для допросов в подвальном этаже квестуры, бывшую камеру временного содержания. Окон там не было, только решетка вентиляции, яркие лампы освещения, металлический стол и четыре стула. Эту комнату использовали для допросов самых трудных и упрямых «клиентов», тех, кого хотели слегка напугать. Рядом было еще четыре комнаты, а дальше — железная лестница, которая вела наверх, к кабинетам первого этажа. Фальконе оставил камеры открытыми, готовыми для остальных четверых студентов, когда их найдут. Дело Браманте сейчас находилось в центре внимания всей квестуры. Оно будет оставаться таковым до тех пор, пока не окажется раскрыто, либо до того момента, когда станет понятно, что время упущено. После чего расследование превратится в вялотекущую, тихую операцию и в итоге приведет к неоспоримому выводу, к которому уже пришел сам Фальконе, — Алессио Браманте мертв.
Выполняя приказ Мессины дождаться его прибытия, Лео провел первичный допрос студента, просто чтобы установить необходимые факты: имя, фамилию, адрес. Все остальное — обычные процедурные проверки и вопросы — могло подождать. Мессина, кажется, решил играть на руку публике. Опасная и совершенно ненужная реакция на истерию, бушевавшую на улицах и на экранах телевизоров.
Фальконе также решил, что Джорджио Браманте — пусть злится хоть до посинения — подождет прибытия Мессины где-нибудь в другом помещении. У него еще оставалась надежда, что у начальника в конце концов все же возобладает здравый смысл. Комиссар вернулся в квестуру без десяти восемь. Детективу достаточно было взглянуть на его лицо, чтобы понять: его надежды беспочвенны. Комиссар был зол и растерян.
— Как насчет остальных? — требовательно спросил Мессина.
— Ищут, — ответил Фальконе. — Скоро найдут.
— Ладно, не имеет значения, — буркнул тот. — И один сойдет. Где Джорджио?
Детектив неохотно пошел за Браманте, понимая, что спорить бессмысленно.
Профессор при виде Мессины не произнес ни слова. По мнению Фальконе, уже это было достаточно интересно.
Шеф квестуры хлопнул его по плечу и посмотрел прямо в глаза.
— Мы найдем вашего мальчика, — уверенно объявил он. — Дайте нам двадцать минут наедине с этой личностью. Если мы сами ничего не добьемся… тогда ваша очередь.
Было трудно поверить, что когда-то здесь имелось нечто представляющее мало-мальскую ценность. Позади Апельсинового садика, на крутом обрыве холма Авентино в сторону реки, примыкающего к Кливо ди Рокко Савелла, местность выглядела как мусорная свалка. Земля была изрыта — травянистые островки и вскопанная бурая земля. Под редкими и низкими зарослями кустарника разбросаны пустые пластиковые бутылки и кучи битого камня. Коста заметил также пару использованных шприцев еще до того, как втроем едва не ползком спустились по узкой и грязной тропинке, что, извиваясь как змея, вела из парка и самым опасным образом спускалась к толпе людей на набережной.
Исследователи долго месили грязь, прежде чем обнаружили относительно ровный пятачок земли. Дождь прекратился, видимо, лишь на короткое время. Джудит Тернхаус натянула капюшон, огляделась по сторонам, скорчила недовольную гримасу и сбросила капюшон.
— Это здесь? — спросил Перони.
— Это было здесь, — ответила профессор.
Коста носком ботинка поковырял жидкие кустики травы. Под ними был камень, ребристая поверхность которого чем-то напоминала колонну.
— Они притащили сюда бульдозеры, — посетовала археолог. — И все тут порушили. Когда мы это нашли, все артефакты были еще под землей. Первоначально вход был метрах в пятнадцати — двадцати отсюда, вон там, вверху, возле парка.
— Вы хотите сказать, что храм построили именно там, под землей? — спросил Перони. — А зачем?
Ученая дама пожала плечами:
— Этого мы не знаем. Такая грандиозная находка могла бы помочь нам лучше понять их. Митраизм был своего рода мужским культом, больше всего распространенным среди воинов. Он подразумевал строгий кодекс поведения, определенную последовательность ритуалов и четкую иерархию с одним-единственным лидером, имевшим абсолютную власть. У нас имеются только дошедшие до наших дней обрывочные, косвенные сведения об этом культе, об остальном же мы можем только гадать.
Перони хмуро оглядел местность вокруг. Отсюда, насколько Ник мог разглядеть, были видны остатки засыпанных тоннелей и даже небольшие открытые проходы. Ребенок сможет пролезть, взрослый — ни за что.
— Итак, — продолжал Джанни, — все это, видимо, весьма походило на черную магию, про которую можно время от времени прочитать в газетах, да?
— Ничего подобного! — быстро ответила профессор. — Они в это действительно верили! Это был настоящий культ с тысячами и тысячами тайных последователей! Христианство оставалось подпольным культом на протяжении почти трех столетий, прежде чем стало господствующей религией. И в тот день, когда это произошло, в день, когда Константин выиграл битву у Мульвийского моста, здесь все и было разрушено в первый раз. Где-то вон там, — Тернхаус указала пальцем на то, что когда-то, вероятно, служило входом, а теперь было засыпано грудой битого камня и загорожено стальной сеткой для защиты от посторонних, — мы обнаружили костные останки сотен людей, которые там собрались и там же были убиты. Солдатами Константина. Никто другой не мог этого сделать. Все улики по-прежнему где-то там, внизу. Именно поэтому Джорджио так нервничал: ему хотелось, чтобы люди до конца поняли, что мы тут нашли. Это имело бы… значительный резонанс.