— Я купил подарки, Ник, — стонал Перони. Его свиные глазки сверкали, изуродованное шрамами лицо выражало страдание. — Как, черт возьми, я теперь доберусь до Сиены в такую паршивую погоду? И что они обо мне подумают?
— Позвони им. Они знают, что здесь творится, и все поймут.
— Да, жди! — огрызнулся Перони. — Что ты понимаешь в детях?
Коста снял руку с широченного плеча товарища. У Перони двое детей — девочка тринадцати лет и мальчик одиннадцати. Похоже, он считает их беспомощными младенцами. Коста восхищался этой чертой характера напарника. Для всего мира он оставался изуродованным, покрытым шрамами головорезом, которого никто не хотел бы встретить в темном переулке. Только это все игра и поза. Внутри Перони прямой, честный, старомодный семьянин.
— О черт! Извини. Я не хотел тебя обидеть. Да и против Мауро тоже ничего не имею.
— Приятно слышать, — ответил Коста и добавил: — Если я могу чем-то помочь…
— Например? — спросил Перони.
— Так говорят, Джанни. Таким образом друг дает знать, что он понятия не имеет, как помочь, да и сделать ничего не в силах. Однако кабы мог, то уж обязательно помог бы. Понял?
Из горла Перони вырвался негромкий каркающий смешок.
— Хорошо, хорошо. Я раскаиваюсь. — Потом он окинул Сандри, который возился со своим «Никоном», злобным взглядом. — Пусть отдаст мне пленку. Не хочу, чтобы мой член красовался на доске объявлений у всех на виду. Парню сказали ходить с нами и фотографировать. Но не велели сопровождать нас в туалет.
— Мауро говорит, тут нет ничего такого. Никто не узнает, что это именно твой конец. Может получиться хороший снимок, Джанни. Подумай хорошенько.
Потрепанное лицо скептически сморщилось.
— На фото будет человек перед писсуаром, а не Мона Лиза.
Коста и раньше пытался разговаривать с Перони об искусстве. Ничего не получалось, хотя в душе Перони оставался неисправимым романтиком, которого неудержимо влекла к себе красота. Истина плелась где-то далеко позади. Коста вдруг подумал, что здоровяк страдает не только от разлуки с детьми. Есть еще проблема его взаимоотношений с Терезой Лупо, патологоанатомом из полицейского морга. Это считается тайной, но в квестуре все тайное быстро становится явным. Перони встречался с привлекательной, своенравной Терезой, что ни для кого не являлось секретом. Когда Коста пару недель назад узнал об этом, он долго и основательно размышлял над открытием, а потом решил, что из них может получиться неплохая пара. Если только Перони удастся избавиться от чувства вины. И если Тереза сможет держать себя в руках, дабы все срослось как надо, после того как безумие первой влюбленности уступает место повседневной рутине совместной жизни.
— Дай мне капуччино, — обратился Коста к бармену. — Похоже, ночка будет долгая и холодная.
Из-за стойки раздался протестующий вой.
— Бога ради, уже двенадцать часов! Что у меня здесь? Ночная столовка для копов?
— Мне тоже капуччино, — попросил Сандри, сидящий в противоположном конце бара, отодвигая в сторону остывший кофе. — Каждому по чашке. Я плачу.
Неожиданно фотограф встал, подошел к Перони, посмотрел ему прямо в глаза и протянул кассету с пленкой:
— Извини. Мне не следовало этого делать. Просто…
Перони подождал объяснений. И, не дождавшись, поинтересовался:
— Просто что?
— Я знал, что ты будешь против. Извини меня, ладно? Я не прав. Но пойми, если такой человек, как я, будет каждый раз спрашивать, можно ли ему сделать снимок, в мире больше не появится ни одной фотографии. Нормальной, какая бы надолго запоминалась. Значительной. Их делает парень с фотоаппаратом, который наводит объектив, когда никто ничего не замечает, а затем… бац! Импровизация. Скорость. Вот в чем заключается вся суть нашего дела. Мы крадем у людей их мгновения.
Перони осмотрел фотографа с головы до ног и задумался над его словами.
— Похоже на вашу работу, не так ли? — продолжал Сандри.
Бармен пустил три чашки капуччино по стойке. Они скользили, брызгая молоком и пеной.
— Слушайте, придурки, это в последний раз! — прорычал он. — Платите и убирайтесь куда-нибудь в другое место. А я хочу лечь в постель и подсчитать заработанные сегодня денежки. Завтра мне открывать заведение в шесть тридцать, только не думаю, что кто-нибудь захочет посетить его.
Коста успел сделать глоток горячего пенистого кофе еще до того, как заработала рация. Перони пристально смотрел на напарника, принимающего вызов. Надо срочно покинуть бар и найти себе занятие. Если задержаться еще на какое-то время, уже не уйдешь отсюда до утра.
— Ограбление, — сказал Коста, выслушав сообщение из диспетчерской. — В Пантеоне сработала сигнализация. Мы ближе всех.
— О-о-о, — проворковал Перони. — Ограбление. Ты слышал, Мауро? Появилась возможность порезвиться. Не исключено, что все эти бродяги, которые вечно ошиваются там и грабят туристов, забрались в Пантеон, чтобы спрятаться от холода.
— Чертовски глупо с их стороны, если они пошли на такое, — немедленно отреагировал Сандри, всем своим видом выражая недоумение.
— В такую погоду? — спросил Перони.
— В крыше дыра величиной с бассейн, — отвечал Сандри. — Отверстие в вершине купола. Помните? Внутри Пантеона так же холодно, как и снаружи. Даже холоднее. Словно в холодильнике. А красть там абсолютно нечего, разве что незаметно унести пару надгробий.
Перони дружелюбно похлопал его по плечу. На сей раз не слишком сильно.
— Знаешь, Мауро, ты хоть и разбираешься в искусстве, а парень неплохой. Можешь фотографировать меня где угодно. Только не в туалете. — Потом недовольно посмотрел на Косту: — Мы должны связаться с боссом? Он, кажется, в дурном настроении.
Коста подумал о Лео Фальконе. Шеф велел, чтобы сегодня ему сообщали обо всем.
— По поводу ограбления?
Перони кивнул.
— Лео не стал бы требовать этого без причины. Он не слишком хочет оставаться на вечеринке с начальством.
— Думаю, ты прав. — Коста вынул телефон и направился к двери, за которой открывался белый мир. Лео Фальконе терпеть не мог праздновать Рождество в компании старших по званию. И в то же время Ник не переставал думать о словах Мауро Сандри.
Кому придет в голову проникнуть в Пантеон? Абсолютно никому.
Лео Фальконе слушал гул голосов, эхом доносящийся до отдельного кабинета в «Аль-Помпире» — дорогом старомодном одноэтажном ресторане в городском гетто, где по традиции они встречались раз в год перед Рождеством. Затем взглянул на тяжелые деловые пиджаки, висевшие в ряд на вешалках у стены подобно черным шкурам убитых животных, и отвернулся к окну. Ему хотелось быть в другом месте… в любом… только не здесь.
Снег шел ровным непрекращающимся потоком. Фальконе на минуту отвлекся от ужина и задумался о том, что сулит ему такая перемена погоды в ближайшие дни. Как большинство разведенных мужчин, по крайней мере тех, кто не имеет детей, он любил работать во время Рождества. Инспектор заметил быстро промелькнувшее на лице Джанни Перони выражение разочарования в начале недели, когда появилось новое расписание дежурств и стало ясно, что Перони и Коста дежурят на праздники. Перони надеялся съездить домой в Тоскану, чтобы недолго побыть с бывшей семьей. Фальконе прикинул, сможет ли он поспособствовать, но тотчас отбросил эту мысль. Перони сейчас обыкновенный полицейский. Он должен нести дежурство, как все остальные. Служба есть служба. А еще хуже ежегодные встречи с группой безликих, серых людей из спецслужб, которые никогда не говорят то, что думают.