Самая грязь сошла, оставшись на мочалке. Бросив ее сушиться в пустую раковину, я прошлепала обратно к шкафу. Большинство вещей оказались на мальчика — старомодные короткие штанишки, жилет, рубашки под целлулоидные воротнички и высокие кожаные ботинки для верховой езды. Однако в глубине нашлось шелковое платье с низкой талией, а пошарив еще как следует, я обнаружила перламутровый гребень, которым заколола поднятые волосы. Смотрелись они все равно настоящим вороньим гнездом, но хоть в глаза не лезли. Платье влажно переливалось рубиново-красным, гребень сверкал в моих темных волосах костяным блеском. Я примерила ботинки — оказалось, что у юноши, когда-то давным-давно жившего в этой комнате, были удивительно маленькие ноги. Голенища охватывали мои икры словно перчатка.
Когда дверь шкафа закрылась и зеркало вновь отразило меня, у меня перехватило дыхание. Я выглядела точной копией матери.
Отшатнувшись так, что едва не запнулась о собственные ноги, я выскочила в коридор. При дневном свете Грейстоун казался огромным и запустелым. Стояла глухая тишина. В темноте, тем же путем, который навел на меня вчера такую жуть, я двинулась к библиотеке. В малой гостиной портреты Грейсонов по-прежнему мрачно смотрели со стен, покрытые тончайшей вековой пылью. Я остановилась, читая таблички, такие же строгие, как и сами изображения: «ТОРНТОН», «БРЮС», «ЭДМУНД».
Надпись под самым новым из портретов гласила: «АРЧИБАЛЬД ГРЕЙСОН». Я замерла. Наконец-то я увижу, каким был мой отец, есть ли во мне что-то от него. Я подошла ближе, горя желанием рассмотреть все, до последнего мазка кисти.
Отец на картине был одет в элегантный костюм. Только серебрившиеся на висках темные волосы и морщинки в уголках пронзительных глаз выдавали в нем человека уже не первой молодости. Очки на цепочке, пятном выделявшиеся на простом зеленом шейном платке, и угловатые скулы сообщали ему строгий и недовольный вид, делая весьма похожим на одного из моих профессоров. Но в отличие от любого из них отец был еще и красив, хотя и несколько книжной красотой. Конрад походил на него — если не цветом волос, то чертами лица, и чем дальше, тем больше мне начинало казаться, что передо мной повзрослевшая и посуровевшая копия моего брата. Я поскорее отступила назад, к портрету Торнтона, в далекое, безопасное прошлое.
Сама я нисколько не была похожа на отца. Глаза те же, но на этом сходство и заканчивалось. Открытие оказалось тяжелым, и эту тяжесть невозможно было стряхнуть. Я так хотела расспросить Арчибальда о Нериссе, обо всем, что у них произошло, так хотела, чтобы он вернулся и ответил на мои вопросы. Вот только этого не будет — желания не сбываются просто сами собой, по мановению волшебной палочки.
Спеша в главный холл, я едва не врезалась в Бетину с подносом. Та отпрянула, и выплеснувшаяся овсянка с тостом плюхнулись на потертую ковровую дорожку.
— Звезда и камень! Прошу простить, мисс. — Опустившись на колени, она принялась оттирать пятна, оставленные кашей и чаем, уголком своего фартука.
— Я сама виновата, — ответила я, нагибаясь за тостом. Он был из черствой корки и отдавал плесенью. — Ты выбралась из кухни, — вдруг сообразила я.
— Не могла же я оставить молодую хозяйку без завтрака! — фыркнула Бетина. — В холодильном шкафу кое-что еще отыскалось, да и в погребе тоже. Потом, день все-таки, вас здесь трое. Может, эти тени и не сунутся сюда, чтобы… ну вы знаете, о чем я, мисс.
Вздрогнув, она принялась тереть ковер еще сильнее.
— Очень мило с твоей стороны, — проговорила я, вставая и оглаживая свое новое платье. Шелк был холодным и скользким — все равно что оболочка козодоя, скрывающая его истинный облик. — А ты не могла бы отнести мой завтрак в библиотеку?
Бетина сморщила носик:
— Нет уж, увольте, мисс. От этой комнаты у меня мурашки через всю спину. Я оставлю в мармитнице, если вам придет мысль покушать. — Из своей удобной позиции она ущипнула меня под коленкой. — Вам нужно лучше есть, мисс, а то будущему мужу и взглянуть не на что будет — ни с переда, ни с кормы. Мистеру Харрисону, например.
От деловитого тона, с которым все было произнесено, я потеряла дар речи.
— Я… мне… — запинаясь, пробормотала я, шарахнувшись от девушки. — Тебя это совершенно не касается, Бетина.
— Как скажете, мисс.
В холле я отыскала свою школьную сумку там, куда Кэл швырнул ее, когда мы буквально ворвались в Грейстоун. Порывшись в ней — почти все внутри было отсыревшим и грязным, — я достала набор инструментов и устремилась обратно в библиотеку. Как и прежде, двери сами собой разъехались в стороны, стоило мне приблизиться. Мороз так и продрал по коже, разливаясь в крови разрядами электричества и ледяным эфиром.
Услышав донесшееся из малой гостиной ругательство, я с облегчением повернула назад и вновь двинулась по коридору с портретами. Я еще недостаточно набралась храбрости для повторного визита в библиотеку.
В гостиной Кэл, неловко, словно новорожденный теленок, вытянув перед камином длинные руки и ноги, пытался зажечь скрученную бумагу под трухлявыми поленьями, но та лишь шипела и трещала. Некоторое время я наблюдала, как он с красным лицом, бормоча проклятия, бьется над не желающим разгораться пламенем.
— Я думала, ты уже на полпути домой, — произнесла я наконец, заставив его подскочить.
— Аойфе! — Он уставился на меня и осматривал с ног до головы в течение добрых нескольких секунд. Глаза его потемнели. — Ты выглядишь… другой. Это ведь не твои вещи.
— От формы практически ничего не осталось, — объяснила я. — Платье я нашла в шкафу.
— Думаешь, так можно? — Он поворошил в камине кочергой. — Я слышал, надевать чужое — плохая примета.
Я коснулась гребня в своих волосах.
— Интересно, что бы сказали в Академии, узнай они, что ты придаешь значение подобным суевериям? И вообще платье мне нравится, а то, о чем ты говоришь, — глупые байки.
— Глупые, глупые. Платье, конечно, яркое, красное. Как флаг Багровой Гвардии. — Он зажег очередную спичку и выругался, когда пламя обожгло ему пальцы.
— Я в библиотеке, если что, — вздохнула я. — И на будущее — девушкам не очень нравится, когда их наряд сравнивают с символом всеобщего врага.
— Аойфе, я хотел извиниться… — заторопился он, но сам себя прервал и, набрав в грудь побольше воздуха и сделав серьезное лицо, поднялся: — Извини за то, что наговорил тебе вчера. Я вовсе не считаю тебя наивной.
— Но насчет Конрада, значит, все равно думаешь, что я не права?
Нужно просто принять извинения Кэла, и пусть все будет по-прежнему. Вчерашняя размолвка до сих пор отзывалась болью у меня в груди, но и брата я предать не могла. Даже на словах.
— Давай не будем ссориться, — попросил Кэл. — Просто договоримся, что выходим завтра. Его здесь нет, Аойфе.
Я выпрямилась. Длинный подол скользнул по ногам; в этом платье я чувствовала себя старше и выше ростом.