Мой страх отступил окончательно. Это говорил Кэл, пусть его лицо и выглядело необычно.
— А у меня все еще хуже, — ответила я, чуть помолчав. — Я росла в семейных приютах. Оба мы с Конрадом… — я оборвала себя, надеясь, что он и так поймет.
— Когда цепляешься за жизнь, крепкой дружбы не жди, — кивнул Кэл. — Наша богиня Геката учит нас, что любая охота может стать для тебя последней. У нее два лица — Добытчица и Голодная. Она запрещает гхул думать о пустяках — любовь и дружба делают нас слабыми.
— Людей тоже, — откликнулась я.
Кэл протянул мне руку, потом сообразил, что я не смогу пожать его удлинившиеся когтистые пальцы, и поспешно отдернул ее.
— Не говори так, Аойфе. Ты сама показала мне, что не всегда это правда.
Мы подошли к развилке. Тоби, поднявшись на задние лапы, нюхал воздух. Я попятилась от его вмиг ставшей на голову выше меня фигуры.
— Рядом никого, — проговорил он. — Можем отправляться домой. Если ты не передумал тащить туда мясо.
— Не передумал! И прекрати называть их «мясом»! — прорычал Кэл.
Тоби фыркнул, выпустив облако волглого дыхания.
— Как скажешь. Но я тут ни при чем.
Он понесся скачками по уходящему влево туннелю. Кэл последовал за ним, бормоча что-то себе под нос. Мы с Дином замыкали процессию, и я радовалась, что хоть с этой стороны можно не ждать сюрпризов.
Туннель расширился в заброшенный магистральный водовод. Под ногами крошилась высохшая глина, приходилось смотреть вниз, и, когда Кэл вдруг остановился, я едва не врезалась в него. Он указал на слабое свечение впереди, где встречались три огромные трубы, наполовину обвалившиеся от древности и небрежения.
— Туда. Это и есть мой дом.
Гнездо гулей простерлось под сводами встречающихся туннелей гигантским пауком, его длинные плетеные переходы цеплялись за остатки древней ливневки, выносившей всякий мусор из Старого города на юг и дальше в реку.
— Идите медленней, — предупредил Кэл. — Пусть почуют ваш запах и поймут, что вы не представляете опасности.
Я и без того не собиралась очертя голову бросаться в самое сердце худшего из городских кошмаров и остановилась в нескольких шагах от дыры мне по пояс, служившей входом в жилище гулей.
Гнездо, сплетенное из кусков металла и кожи, ткани и брезента, представляло собой нагромождение приземистых шатров вокруг одного, центрального, из которого легко струился дымок, пахнущий углем и еще чем-то, более темным и насыщенным. В памяти моей отозвалось давнее-предавнее воспоминание о хирургическом покое сумасшедшего дома, куда попала мать, разбив зеркало на кинжальной остроты осколки. Пахло кровью.
Из древней рейсовки, носившей на себе эмблему транспортного управления еще штата Массачусетс, а не городского, на нас глазела, борясь за места у окон, целая орда щенков гулей. Они скалили зубы, походившие пока скорее на перочинные ножи, а не на жуткие тесаки взрослых, но все рано достаточно острые, чтобы разорвать и съесть меня.
— Чувствовала себя когда-нибудь жарким? — пробормотал Дин. — Только и осталось, что маслом сверху полить.
— Матушка! — позвал Тоби, опускаясь на все четыре лапы, чтобы пройти в гнездо. — Мы дома! Все!
— Здесь живет твоя мать? — поразилась я, но тут же поняла, что веду себя как испорченная городская принцессочка. — В смысле, ну да, само собой, где же еще.
Кэл повернулся ко мне.
— Вот это Девран и грозил превратить в пепел. — Его взгляд молил о понимании.
Женщина-гуль вдвое ниже меня ростом появилась из гнезда, сжимая в руке палку с набалдашником слоновой кости. Хоть она и подволакивала обе ноги, волосы ее, заплетенные в многочисленные косички, были седыми только наполовину, а мускулы на конечностях переплетались железными жгутами. Поперек сплющенного носа зиял шрам, и в ее взгляде, в отличие от взгляда Кэла, не светилось ничего человеческого.
— Мы? — провозгласила она. — Я послала тебя с простым заданием, Октоберь, а ты возвращаешься с…
Кэл поднял одну лапу:
— Это я, Матушка. Я вернулся.
Палка женщины с грохотом упала наземь, из горла ее вырвался полувопль-полувсхлип.
— Резун! — задохнулась она. — Я уж думала, свидеться нам только во внешних охотничьих туннелях…
Они встретились на полпути между гнездом и тем местом, где стояла я, и у меня невольно кольнуло под сердцем, когда руки Кэла обхватили мать. У меня самой уже не будет шанса обнять Нериссу. И Конрада я тоже больше никогда не увижу.
Щенята, выпрыгивая из дверей и окон рейсовки, весело загомонили, собираясь вокруг Кэла и Тоби и не обращая, по счастью, ни малейшего внимания на нас с Дином. Тоби, положив лапы на головы двух самых маленьких, нежно порыкивал, трепля их за загривки. Остальные атаковали Кэла, повиснув на руках и ногах, и выспрашивали, где он был и принес ли им гостинцев из надземелья.
Пока Кэл возился с щенятами, глаза его матери устремились на меня и Дина.
— Скажет мне какая-нибудь добрая душа, что делает у моих дверей живое мясо?
Дин шагнул вперед и протянул руку:
— Дин Харрисон, мэм.
Прямо у его ладони — Дин едва успел ее отдернуть — щелкнули зубы, от вида и величины которых у меня расширились глаза.
— Эрлкин, — прорычала Матушка. — Твои штучки здесь не пройдут.
— Да, мэм, — заверил ее Дин, глаза у которого были по четвертаку.
Карга хмыкнула и, подобрав свою палку, ткнула ей в мою сторону.
— Девчонка, молодая… ты и есть тот самый мешок с костями, из-за которого схватили и мучили моего сына.
Колени у меня подогнулись под ее льдистым взглядом. Глаза у нее были того же цвета, что и у Кэла, но гнев и большая закаленность в схватках с жестоким миром сделали их резче, пронзительнее.
— Да, — тихо проговорила я. — Видимо, это я. Меня зовут Аойфе Грейсон.
— Плевать мне на твое имя, мясной бурдюк, — прокаркала она, протягивая руку и впившись когтями мне в плечо. — Ты и котла-то не стоишь, не то что жизни моего мальчика.
— Матушка… — встал между нами Кэл.
— Мне жаль, что Девран забрал у вас Кэла, — сказала я. — Но мы помогли друг другу освободиться, и больше мне идти некуда. — От последних слов спина у меня невольно напряглась — сложно было поверить, что я говорю такое перед лицом существа, способного разорвать меня на мелкие клочки. — Может, вам это и не по нраву, но расспросите лучше обо мне своего сына.
— Резун, что за чушь она мелет? — резко бросила та, наставляя на меня коготь, на конце которого застыло что-то черное.