– Не пойму я тебя, – недовольно проворчал Володя. – Куда ты клонишь? Простить этому уроду все, что он нам сделал? Деньги наши ему отдать, бабу вернуть – живи, друг сердешный, и размножайся? Так, что ли?
– Не знаю, – буркнул Переверзев. – Меня другое сейчас волнует. Отца я подвел, обидел старика. И даже телеграмму так и не дал ему. Все тянул, а потом вот сюда попал. Ну не сволочь я, а? А теперь, даже если все кончится, как я ему в глаза смотреть буду? Кто я такой перед ним? Бродяга, каторжник, насильник – вот что получается!
– Да ладно тебе, не люблю я эту философию! – поморщился Володя. – Получается – не получается! Ты хоть повидал батю своего, а я когда домой вернусь, и вовсе не знаю. И скажу тебе, даже не тянет. Я вот даже на родину когда ехал – ну, думаю, ступлю на родную землю – заплачу, заору, вообще не знаю что сделаю. А приехал – и ничего. Все уже вымерло, Толян. А ты тут, понимаешь, развел... Как в глаза посмотрю... Обыкновенно посмотрю. Я этими глазами такого навидался – уже ничто удивить не может.
– Повидал я не меньше твоего, – сердито сказал Переверзев. – Только какая разница? Последней сволочью теперь становиться, что ли?
– Ты меня достал, Толян! – сказал Володя, зевая. – Сиди, радуйся жизни! Вечерком печку затопят, порубаем плотно, покемарим... Чего еще надо? Мы с тобой шестерки. Пускай у Боско голова болит.
– Это ты как хочешь считай – шестерка ты или не шестерка, – отрезал Переверзев. – А меня не трожь. Я про себя сам знаю.
– Ну, знаешь и знаешь, – примирительно сказал Володя. – Мне до фени. Я бы вот полежал сейчас. Достала меня эта темнота – все время спать хочется, как медведю в берлоге.
Он отошел в сторону, повозился в полумраке и, развернув на досках спальный мешок, улегся на него. Переверзев раздавил о каменный пол окурок, хмуро посмотрел в темный угол, где на часах у запертой двери сидел блатной, один из отморозков Мертвого, и встал. Ему было невмоготу.
За дверью в крохотной клетушке, перепуганная до беспамятства, сидела артистка, жена Гузеева, ждала своей участи. Ни Переверзеву, ни Володе Максакову общаться с ней не приходилось – это была привилегия бандитов. Они же сидели в подвале просто на подхвате. То ли на случай, если подвал будут брать штурмом, то ли Мертвый просто показывал свое «я», как объяснил им Боско. Но у Переверзева было свое мнение насчет этого. Ребятам застилала глаза старая ненависть да блеск золота. Их можно было понять. Переверзев и сам бы с удовольствием придушил эту сволочь, своими руками, но совершенно бесплатно. Богатства ему уже давно не хотелось. Будь его воля, уехал бы к отцу в Тольятти и все забыл. Но невозможно было бросить ребят, с которыми прошел каторгу, с которыми загибался в чужих краях, харкал кровью, стоял спина к спине во время смертельных драк. Не все они вернулись, и память тех тоже требовала отмщения. Но Переверзев видел и кое-что другое.
Он нисколько не сомневался, что Мертвый собирается их всех кинуть, как только добыча станет реальностью. Мертвый переведет стрелки на Боско и свалит, а за все ответит их команда – за шантаж, за похищение, за все. Их элементарно подставят. Когда сюда нагрянут менты, здесь будет лежать труп актрисы, и будут сидеть два идиота – он да Максаков. А потом до конца своих дней они будут сидеть в бараках где-нибудь под Магаданом. Переверзев видел эту перспективу совершенно ясно, словно перед ним был зажжен волшебный экран. При этом он понимал, что не сумеет ничего втолковать ни Боско, ни остальным ребятам. Золотая лихорадка лишила их мозгов, которых, по правде говоря, и всегда было не слишком много. А ему действительно было уже наплевать. Он все чаще вспоминал загорелое растерянное лицо отца, никак не решавшегося поверить, что на пороге стоит давно потерянный сын, и странное, рвущее душу чувство переполняло его, как океанская вода пробитый трюм.
– Дай-ка еще сигарету! – сказал Переверзев, наклоняясь к зевающему во весь рот приятелю.
Максаков швырнул ему пачку и посоветовал оставить ее у себя в кармане. Сигарет у них тут было полно, но почему-то Переверзев предпочитал стрелять курево у друга, а не брать из общих запасов.
Он закурил и неторопливо пошел к лестнице. Сидеть в темноте было тошно, но наверху у входа торчал еще один бандит Мертвого по кличке Штырь и никого никуда не пускал. У него было квадратное равнодушное лицо, выцветшие глаза и пудовые кулаки. Разговаривать он не любил, обходясь не больше чем двумя-тремя словами зараз. Переверзев знал, что его подъем окончится ничем, но его будто черт толкал.
Он поднялся по щербатой каменной лестнице и толкнул плечом обшитую ржавым железом дверцу. Штырь, сидевший в закутке у выхода и наблюдавший за расстилавшимся вокруг пустырем, медленно повернул голову.
– Вали вниз! – сказал он, почти не разжимая губ, и отвернулся.
Переверзев, словно не слыша, шагнул вперед и сел рядом со Штырем. Щелкнул зажигалкой и поджег сигарету.
Штырь не произнес ни слова. Он просто развернулся и что есть силы пихнул Переверзева в плечо. Силы у него хватало. Переверзева отбросило к самой дверце. Сигарета выпала у него изо рта.
От ненависти у него даже дыхание перехватило. Но он как человек опытный не показал этого. Он только оперся о стену и стал медленно подниматься, не сводя глаз со Штыря. А тот, по-прежнему не раскрывая рта и даже не вставая, попытался спихнуть Переверзева ногой вниз, рассчитывая спустить его с лестницы.
Такие дешевые штучки с Переверзевым не проходили. Без труда уклонившись от пинка, он тоже пустил в ход ноги и ловко врезал Штырю по щиколотке. Тот зашипел от боли, потерял над собой контроль и попытался вскочить на ноги. Переверзев помог ему в этом, схватив Штыря за грудки и рванув на себя вверх. Но тут же в продолжение этого рывка боднул Штыря головой в переносицу, так что захрустела кость. Штырь замычал. Переверзев расцепил пальцы, и его противник рухнул в пыль у его ног. Переверзев с наслаждением дважды саданул его ногой в печень, потом еще и еще.
Штырь теперь только хрипел. Переверзев негромко сказал ему:
– Это тебе наука, урод! Умей вести себя в приличном обществе, а то будешь жрать дерьмо!
Он хотел обшарить карманы Штыря, и в этот момент за его спиной послышался севший от ненависти голос второго блатного:
– Ты что делаешь, сука!
Видимо, маневр Переверзева не оставил его равнодушным – он не выдержал и неслышно поднялся за ним следом, а теперь был полон жгучего желания покарать беспокойного моряка. Еще стоя на лестнице, он лихорадочно рвал на себе куртку, намереваясь достать из-под полы спрятанный там пистолет.
Эти чванные ублюдки из команды Мертвого даже не догадывались о том, что в кармане у Переверзева тоже лежит пистолет, «сувенир» из Тольятти. Правда, в магазине оставалось всего четыре патрона, но на этот случай большего и не требовалось.
Переверзев метнулся в сторону и одновременно выхватил из кармана «ПМ». Палец сам собой передвинул рычажок предохранителя, и когда блатной достал наконец свое оружие, Переверзев выстрелил в него подряд два раза.