– Хороший вопрос, – хмурясь, сказал Гуров. – Только ты мне его больше не задавай, ладно? Потому что у меня тоже жена есть, и она мне еще последней отлучки не простила. Только одно и спасло, что ранение той ночью получил… Все-таки смягчающее обстоятельство. А вообще будем надеяться на лучшее, потому что денег у меня с собой тоже кот наплакал. Радуйся, что хоть на халяву катаемся!
За окнами поезда едва брезжил рассвет. В сером воздухе проносились черные мохнатые силуэты сосен. Поезд, наращивая скорость, бежал по узкой колее среди дремучей необитаемой чащи, будто стараясь поскорее покинуть эти неуютные места.
Гуров вышел в сумеречный тамбур, переглянувшись в дверях с молодым оперативником, который отправился в купейные вагоны на смену Гурову, и зашагал дальше через спящий вагон, мимоходом присматриваясь к пассажирам. Все было спокойно.
В очередном тамбуре он нашел Глузского. Тот только что затоптал сигарету и полез за новой. Цвет лица у него был землистый.
– Мордовские леса! – кивнул он на окно и зашуршал спичечным коробком. – Самое место для таких, как Мельник. Доживу ли я до того момента, когда всю его бражку на лесоповал отправят?
– Ни за что не доживешь, если будешь и дальше так же травиться, – сочувственно заметил Гуров. – Ты в зеркало на себя посмотри – призрак опера! Так нельзя!
– Да это я от недосыпу, – словно оправдываясь, сказал Глузский. – Мне бы чуток поспать – так я сразу человеком стану. А если не курить, так в этом поезде вообще от тоски подохнешь. Что, опять ничего?
– Полный штиль, – сказал Гуров. – Не нравится мне это. Можно сказать, ты как в воду смотрел насчет Новокузнецка. Будем с промежуточных станций телеграммы домой слать – вышлите бельишко и деньжат на пропитание!
– Не шути так, Лев Иванович! – жалобно произнес Глузский. – От таких шуток у меня мороз по коже.
Щелкнула дверь. Мимо них прошел заспанный парнишка в тренировочном костюме с полотенцем на плече. Он скрылся в соседнем вагоне. Глузский вздохнул.
– Поневоле в каждом бандита видишь, – сказал он. – Думаешь: куда пошел, зачем? А полотенце у него настоящее или в полотенце ломик завернут?
– Вообще-то непонятно, – заметил Гуров, – зачем он с полотенцем в тот вагон пошел. То ли в его вагоне туалет занят, то ли еще какая причина…
– Ну, в случае чего Веригин доложит, – сказал Глузский.
Юноша с полотенцем вернулся довольно быстро, почти такой же заспанный, как и минуту назад, – было не похоже, чтобы он умывался. Гуров и Глузский посмотрели на него с большим любопытством.
А еще через минуту неожиданно появился господин Бардин, при полном параде, но без сумки. Он мрачно посмотрел на оперативников и изрек:
– Кажется, началось!
– Что?! – вопрос вырвался у обоих одновременно.
– Я задремал, – сказал Бардин. – Вдруг в купе входят. Парнишка какой-то. По-моему, совершенно посторонний. «Кто тут Бардин?» – говорит. Отвечаю: «Я Бардин». Он мне объясняет, что какой-то человек хочет видеть меня в хвосте поезда. На самой последней площадке. Я спорить не стал, потому что еще подумал, что это кто-то из ваших. Но чувствую, что ошибся.
– Это верно, – сказал Гуров. – Мы тут ни при чем. Но мы включаемся. Идите, куда предложено, Владимир Дмитриевич, я вас лично подстрахую. Глузский, проследи, чтобы купе все время было под присмотром – глаз не спускать! И сам будь начеку – теперь можно ожидать чего угодно. И первым делом найди того парня с полотенцем. Нужно выяснить, что это за птица.
Глузский кивнул, одернул пиджак и ушел в соседний вагон. Бардин пожал плечами и вопросительно посмотрел на Гурова.
– Вы идите вперед, Владимир Дмитриевич, – сказал Гуров. – Я немного задержусь, но буду держать вас в поле зрения, не бойтесь.
– С чего вы взяли, что я боюсь? – презрительно сказал Бардин. – Я с самого начала боялся только одного – что мне помешают расправиться с этими негодяями.
– Вы опять за старое, – вздохнул Гуров. – Возьмите себя в руки, Владимир Дмитриевич!
Ему очень не нравился лихорадочный блеск в глазах Бардина. После бессонной ночи и нервотрепки они все были на взводе, но с Бардиным явно творилось что-то неладное. Гурову очень не хотелось отпускать его одного, но выхода не было.
– Возьмите себя в руки, – повторил он.
Бардин ничего не ответил и повернул ручку двери.
Гуров выждал несколько секунд и, не торопясь, последовал за банкиром. Он старался держаться на значительном расстоянии, но при этом не выпускать из поля зрения спину в дорогом темно-синем пиджаке.
Наконец они оказались в последнем вагоне. Движение здесь особенно было заметно – вагон ощутимо покачивало, на приоткрытых окнах тревожно вздрагивали занавески. Неподвижные фигуры на полках, высовывающиеся из-под одеял ноги, заливистый храп – странно было думать, что в этом сонном царстве может что-то случиться.
Гуров остановился, придерживаясь за металлический поручень, машинально расстегнул пиджак и нащупал под мышкой рукоятку пистолета. Бардин в самом конце вагона открыл дверь и вышел. За туманной плоскостью стекла мелькнула его коренастая фигура и скрылась в тамбуре.
Гуров, уже не особенно таясь, пошел вперед. Он рассчитывал присесть на свободное место где-нибудь в конце вагона, где-нибудь на краешке нижней полки, и дождаться возвращения Бардина. Утренний сон особенно крепок, и Гуров надеялся, что никому не помешает.
Он успел пройти только полвагона, как вдруг впереди грохнул приглушенный выстрел. За стуком колес этот звук был почти незаметен, но Гурова точно подбросило на месте. В один миг он выхватил пистолет и побежал. Из тамбура донесся еще один выстрел. Гуров с треском распахнул одну дверь, другую и вылетел на последнюю площадку.
По ней вовсю гулял ветер. Наружная дверь была открыта, и казалось, будто черные лапы сосен проносятся так близко, что едва не задевают вагонные ступеньки. На площадке, вытянув руку к двери, лицом вниз лежал господин Бардин. Возле него валялся блестящий никелированный револьвер – явно импортная игрушка. Ребристый металлический пол был перемазан чем-то черным и липким.
Гуров опустился на колени и нащупал сонную артерию на шее Бардина. Он был еще жив. Гуров осторожно перевернул банкира на спину и увидел густое кровяное пятно на его рубашке. Судя по всему, Бардина ударили ножом в живот, и только потом он начал стрелять. Но больше никого на площадке не было.
Бардин открыл глаза и увидел Гурова.
– Черт возьми! – с тоской прошептал он. – Он ушел!
– Минутку, Владимир Дмитриевич! Держись! Я сейчас, – проговорил Гуров и метнулся назад в вагон.
Но едва он успел шагнуть на площадку возле туалета, как раздались пронзительный свист и скрежет, неодолимая сила вырвала из-под его ног опору и швырнула Гурова вперед. Он успел вытянуть руки и несколько смягчить падение, но все-таки больно ударился раненой щекой о панель и с размаху сел на пол. В голове загудело.