– …место.
– Что? Извини, я задумалась! – Она с трудом очнулась от воспоминаний. Бен уже сворачивал с шоссе на дорогу, ведущую в Салемс-Лот.
– Я сказал, что это жутковатое место.
– Расскажи, как ты туда ходил.
Он невесело усмехнулся и включил дальний свет. С обеих сторон темную полосу пустынного двухрядного шоссе обступали сосны и ели.
– Все началось как детская забава. Не забывай, что тогда был 1951 год и мальчишки придумывали себе разные развлечения, поскольку в то время никто не нюхал авиационный клей, ведь его еще даже не изобрели. Я тогда много играл с мальчишками из «Подковы»… сейчас, наверное, они уже все разъехались… А южную часть города по-прежнему называют «Подковой»?
– Да.
– Я в основном общался с Дэйви Барклэем, Чарлзом Джеймсом, только все его звали Санни, Гарольдом Роберсоном, Флойдом Тиббитсом…
– Флойдом? – поразилась Сьюзен.
– Да, ты его знаешь?
– Мы с ним встречались, – ответила она и, испугавшись расспросов, быстро продолжила: – Санни Джеймс тоже здесь. У него бензоколонка на Джойнтер-авеню. А Гарольд Роберсон умер от лейкемии.
– Они все были старше меня на год или два. И у них было свое братство. Разумеется, тайное. Чтобы стать «кровавым пиратом», за тебя должны были поручиться не меньше трех членов! – Бен пытался говорить шутливо, но в словах сквозила горечь. – Однако я был упрямым. И хотел стать «кровавым пиратом» больше всего на свете… во всяком случае, в то лето.
В конце концов они снизошли до того, чтобы принять меня при условии, что я пройду испытание, которое с ходу придумал Дэйви. Мы все отправились к Марстен-Хаусу, где я должен был забраться внутрь и что-нибудь оттуда вынести. Как трофей. – Бен хмыкнул, чувствуя, как во рту все противно пересохло.
– И что там случилось?
– Я залез в окно. Дом по-прежнему был полон всякого мусора, хотя прошло целых двенадцать лет. Газеты, должно быть, забрали во время войны, но все остальное осталось. На столике в передней лежал маленький снежный шар – понимаете, о чем я? Там внутри был домик, и если шар встряхнуть, поднималась снежная буря. Я сунул эту штуку в карман, но не ушел. Мне хотелось действительно испытать себя. И я отправился наверх, где он повесился.
– Господи Боже! – не удержалась Сьюзен.
– Достаньте мне из бардачка сигарету. Вообще-то я пытаюсь бросить курить, но сейчас мне без нее не обойтись.
Она протянула ему сигарету, и он зажег ее от прикуривателя.
– В доме стоял сильный запах. Даже трудно объяснить какой. Пахло какой-то смесью плесени, гниющей обивки и чего-то прогорклого, как испортившееся масло. И еще какой-то живностью – то ли крысами, то ли сурками, то ли еще какой нечистью, поселившейся в стенах или впавшей в спячку в подвале. Какой-то затхлый, удушливый запах.
Еле передвигая ноги, я осторожно поднимался по ступенькам – до смерти перепуганный девятилетний мальчик. Дом кряхтел и потрескивал, и было слышно, как за штукатуркой кто-то от меня удирает. Мне все время казалось, что я слышу за собой шаги. И ужасно боялся обернуться: а вдруг за мной крадется Хьюби Марстен с почерневшим лицом и петлей в руке?!
Бен изо всех сил вцепился в руль, и в его голосе уже не было прежней несерьезности. Увидев, как глубоко он переживает события тех далеких лет, Сьюзен невольно поежилась. В свете приборов на панели морщины на его лице стали резкими и глубокими, делая его похожим на человека, блуждающего в каком-то жутком лабиринте, из которого он никак не может выбраться.
– Наверху я собрал остатки мужества и побежал к нужной комнате. Я хотел туда заскочить, схватить что-нибудь и поскорее рвануть обратно. Дверь была закрыта, и я видел, как она, приближаясь, становится все больше, и уже мог разглядеть, что петли разболтались и нижний край двери упирается в косяк. На дверной ручке были потертости в тех местах, где за нее брались. Я нажал на нее и надавил на дверь плечом – она заскрипела, царапая деревянный пол, и издала звук, похожий на крик боли женщины. Будь я в обычном состоянии, я бы тут же, не раздумывая, бросился оттуда со всех ног, но в крови зашкаливал адреналин, и я схватился за ручку обеими руками и что было силы надавил на дверь. Она распахнулась, и я увидел Хьюби: его тело на веревке, перекинутой через балку, было хорошо очерчено на фоне светлого окна.
– Ох, Бен, пожалуйста, не надо… – нервно попросила Сьюзен.
– Клянусь, это чистая правда! – заверил он. – Во всяком случае, именно так все выглядело в глазах девятилетнего мальчика и до сих пор хранится в памяти уже взрослого мужчины двадцать четыре года спустя. Там висел Хьюби, только его лицо было совсем не черным, а зеленым. Глаза закрыты. Руки какие-то неестественно белые… и жуткие! А потом он открыл глаза.
Бен сильно затянулся и выбросил окурок в ночную мглу.
– Я испустил крик, который, наверное, было слышно за две мили. А потом побежал. На ступеньках я споткнулся и покатился вниз, но сумел подняться, выскочил на улицу через парадную дверь и помчался по дороге. Ребята ждали меня примерно в полумиле. Только тогда я увидел, что продолжаю сжимать в руке стеклянный шар. Я храню его до сих пор.
– Но ты же не думаешь всерьез, что видел Хьюберта Марстена, – так ведь, Бен? – Заметив впереди мигающий желтый свет светофора, расположенного в центре города, Сьюзен невольно испытала облегчение.
Бен ответил не сразу.
– Я не знаю, – нерешительно произнес он, отдавая себе отчет, что было бы проще с этим согласиться и закрыть вопрос. – Не исключено, что я был на таком взводе, что мне все примерещилось. С другой стороны, возможно, правы те, кто верит, что дома могут накапливать сильные эмоции, пережитые в их стенах, и держать их… как аккумулятор. А потом, при наличии подходящего катализатора – к примеру, излишне впечатлительного мальчика, – они разряжаются путем… создания образов. Я не имею в виду призраков. Я говорю о некоем трехмерном психическом телевидении. Это может быть даже нечто по-своему живое – например, чудовище.
Она взяла сигарету из его пачки и тоже закурила.
– После того дня я очень долго боялся спать без света, и мне до сих пор снится та открывающаяся дверь, стоит только понервничать.
– Это ужасно.
– Да нет, – возразил он, – не особо. Кошмары снятся всем людям. – Он показал на погруженные в сон дома, мимо которых они проезжали. – Иногда мне даже удивительно, как дома не стонут от ужасов, которые происходят во сне. – Он помолчал. – Может, посидим немного на крылечке пансиона? Я не могу тебя пригласить внутрь: таковы правила, – но у меня есть пара охлажденных банок колы и немного рома. Как насчет того, чтобы пропустить по стаканчику на сон грядущий?
– Я – с удовольствием.
Он повернул на Рейлроуд-стрит, выключил фары и заехал на маленькую автостоянку для постояльцев пансиона. Заднее крыльцо было выкрашено белым, и на нем стояло три плетеных кресла-качалки, развернутых к реке. Сама река выглядела на редкость романтично: почти полная яркая луна пробивалась сквозь листву деревьев на другом берегу и прокладывала по водной глади переливающуюся серебром дорожку. Город спал, слышался только шум воды на плотине.