– Почему с тюрьмы?
– Потому что начинать надо с самого вероятного. Макс же все на свете забыл, ничего не понимает. При всей его ловкости – а он сообразительный был, – непременно где-нибудь нарушил закон или просто попал под подозрение. Процентов пятьдесят за то, что его засадили до выяснения. И знаешь – много бы я дала, чтобы было не пятьдесят процентов, а сто!
– Шутишь?
– Нисколько. Главное для нас – найти Макса. Вытащить его – это уже дело техники. Если Макс сидит, задача сильно упрощается. Если нет – тогда все, наоборот, очень сложно. Ищи его по всей Оннели, а может, и не только по Оннели…
– А если он не просто задержан, а уже осужден?
– Тем легче. Налет на тюрьму технически не так уж прост. Лучше на этапе.
– М-м… А если… Ну, словом… смертная казнь в Оннели существует?
– В Центруме она везде существует. Понимаю, что ты хочешь сказать, тактичный ты наш… Но, во-первых, Макс не такой дурак. Во-вторых, так быстро здесь дела не делаются, есть все же законные процедуры… А если что, то не завидую я судье, который вынесет Максу смертный приговор. Я отъем от него столько, что его будут именовать не «ваша честь», а «ваша часть».
Сергей фыркнул.
– Это людоедство.
– Я-то, может, и людоедка, а вот ты лентяй, – едко заметила Ева. – Который раз ты вошел в Проход? Гляди, растратишь попусту способности к учению. Тебе сейчас зубрить что-нибудь надо, ну хоть языки. Или еще что-нибудь. В чем ты слаб?
– В стрельбе.
– С этим потерпишь. А вот оннельским языком можно заняться прямо сейчас…
– Тихо! – Тигран поднял вверх короткий палец. – Чувствуете?
– Нет, – сказал Григорий. Алена покачала головой.
– Проверю. – Тигран выбрался из ложбинки и, пригибаясь, добежал до рельсов. Приложил ухо и сразу побежал обратно.
– Ага, – сказала Ева.
– Идет, – сообщил Тигран, плюхнувшись на живот. – Что идет, откуда – не знаю, но что-то идет. Далеко пока.
Из малого рюкзачка он вытащил два радиовзрывателя. Сергей даже заморгал: коробочки взрывателей были пластмассовыми.
– Почему они не разрушились? – спросил он. – Не успели?
– Потому что покрыты лаком, – объяснил Тигран. – Он медленнее разрушается. А печатные платы залиты воском, он для Центрума лучше всякого лака и даже эпоксидки. Тоже, конечно, разлагается, но совсем лениво. В Центруме из воска свечи льют и не жалуются. Впрок только не покупают.
– Век живи – век учись, – подытожил Сергей.
– Точно. А сейчас, будь добр, возьми пример с Алены. Поучись у нее молчанию.
Стало обидно. Одернули, как мальчишку…
А не глупи! Контрабандисты лежали на склоне ложбинки, как будто просто прилегли отдохнуть. Григорий мелкими глотками пил воду. Ева нашла невзрачный цветочек, понюхала и равнодушно бросила. Лишь Алена была заметно напряжена.
Минут через пять на юге показался дымок. Он медленно приближался.
В одном исподнем, босиком Макс бежал по булыжной мостовой, слыша за собой свистки полицейских и топот многих ног. Черт знает что! Как бездарно все получилось!
Пришли два полицейских амбала и выдернули его из камеры. Он не сопротивлялся. Но зачем, зачем краснорожий сопящий надзиратель ударил его в ухо волосатым кулаком? Да и безволосым кулаком бить не следовало. Разве Макс дал надзирателю повод быть грубым?
Но удар состоялся, и в ухе словно взорвалась бомба. А дальше тело опять стало жить по своему разумению.
Мозги не участвовали ни в короткой потасовке в тюремном коридоре, ни в захвате обоих тюремщиков. И как только удалось заломить им руки – здоровенные же лбы! Третий, дежуривший за решетчатой дверью, судорожно тащил из кобуры револьвер. Макс – вернее, тот дьявол, что сидел в нем, – прикрылся тюремщиками и причинил им дозированную боль. Пригрозил под аккомпанемент их воплей, что сломает обоим шеи, если замок не будет сей момент открыт. Не подействовало. Тогда он и в самом деле сломал одному шею.
И замок открылся.
Что было дальше, Макс помнил плохо и как-то обрывками. Кажется, он приказал полицейскому бросить револьвер, но почему-то не подобрал его. Вроде бы выключил обоих – того, что отпер дверь, и того бугая, что все еще жалко трепыхался в руках. Сбил с ног еще кого-то, ворвался в первый попавшийся кабинет, высадил окно, сиганул через высоченный забор…
И вот – беготня по улицам. Почти такая, о какой думалось.
Но облава с участием доброй половины полицейских Тупсы – это уже слишком.
Ему не дали уйти из города – сразу стали отжимать к центру. Стреляли, но пули свистели над головой, и не зря: дважды Макс слышал крик «только живьем!» Крик был азартным: по-видимому, тот, кто руководил преследованием, не сомневался в успехе погони.
Эх, будь на ногах та странная, но удобная обувь, что дал Теодор! Босому бегущему человеку город щедро предоставляет напороться ступней на битое стекло, гнутый гвоздь или торчащую щепку. Позволяется и сломать палец о какую-нибудь тумбу или край выбоины в мостовой. Город с интересом наблюдает: как долго сможет бежать по нему босой?
Из переулка с зычным криком бросается наперерез полицейский. Не нужно и бить – просто уклонение и подсечка. Полицейский пашет носом камни мостовой. Разрывающаяся от лая дворняжка пытается цапнуть за ногу. Пинок, взвизг, полет. А секунда потеряна…
Как хороши теплыми вечерами провинциальные города! На окраинах, конечно, то же самое, что всегда, но в центре совсем иное дело. Солнце уже не жжет, дамы оставляют дома кружевные зонтики, высаженные на клумбах цветы испускают дивные ароматы, длинные тени ложатся на площадь, и в самом воздухе витает нечто благостное. В такое время истово верующие чинно шествуют в храм, а вольнодумцы, коих в последнее безбожное время развелось немало, просто выходят на прогулку и чинно раскланиваются с встреченными знакомыми. Тот, кто не соблюдает этот ритуал, выпадает из городской жизни, и никто о нем не жалеет. Сразу видно: дрянь человечишко, наверное, шибко умный. Тоже, нашел чем выделиться!
И совсем, совсем редко чинную благостность города омрачит какое-нибудь чрезвычайное происшествие, скажем, выезд пожарной команды или полицейская облава. Чистая публика посудачит, но отнесется с пониманием. Всякое случается в жизни.
Но когда по центру города, сверкая пятками, стремглав бежит человек в одном исподнем – это уже подлинное безобразие!
Прохожие шарахались. Дамы взвизгивали. Сзади слышался многоногий топот преследователей. Одна мысль буравила мозг: будут стрелять по ногам или нет?
В центре города, возможно, и не будут – людно, опасно. Зато здесь не оторваться от преследования.
Макс начал задыхаться.
Может быть, у него чужое, не его тело, которое многое умеет. Может быть. Но Макс помнил, что за последние три года этому телу не приходилось много бегать.