– Слежу.
– Значит, пойдем далее. Все новоприбывшие дивятся тому, что солнце прыгает по небу, а на ночь гаснет. Они почему-то думают, что солнце должно двигаться по плавной дуге, а на ночь закатываться за горизонт, то есть за воображаемую линию, какая бывает всегда, если мир – предположим! – действительно шарообразен. Они дивятся «окнам» и часто боятся их. И наконец, что самое смешное, они никак не возьмут в толк, что не существует ни рождения, ни окончательной смерти, а есть только недельный цикл обновления. Все до одного спрашивают: откуда же тогда в мире берутся новые люди? Отвечаешь им: «Да оттуда же и берутся, откуда вы взялись», – а они только глазами лупают…
– Это я знаю, – пробурчал Макс. – Это я помню. Не настолько уж я заторможенный. Кстати, меня тоже интересует, откуда берутся люди.
– Ты молчи, ты слушай… О чем я? Да! Есть просто психи с разными заскоками, а есть новоприбывшие, у которых один и тот же заскок. Заметь, у всех без исключения. И каждый из них тоскует, места себе не находит, рвется куда-то… С чего бы? Ну, конечно, поживет такой у нас недели три-четыре, поймет, что такое нормальная жизнь, и уже не болтает лишнего, а через полгода и вовсе человек как человек. И тут возникает вопрос: можем ли мы считать их обыкновенными психами?
– Обыкновенными – нет, психами – да, – сказал, пожав плечами, Макс. – Зачем таких изолировать? Они не опасны. Пройдет время – сами придут в норму, причем в нормальном обществе, а не за железной решеткой. Да и мало их…
– Вот-вот-вот-вот-вот!.. – затараторил Матвей. – Их мало. Опасности они не представляют, иногда даже забавны. А не кажется ли тебе… – тут он оглянулся и понизил голос до шепота, – что их бред имеет под собой какую-то почву? Нет-нет, ты не так понял… Чего кривишься? Я-то еще не сошел с ума и к сектантам не примкнул. Никаких шарообразных миров, конечно, не существует. Но я вот о чем подумал: наш еженедельный цикл смерти-возрождения – единственный ли? Каждый из нас чуть-чуть меняется с каждым циклом, это все знают. И ты меняешься, и я. Что-то теряем, что-то приобретаем. Но вот представь себе, что один раз, скажем, в сто лет…
– Почему в сто? – перебил Макс.
– Нет, ты все-таки заторможенный… Я просто так сказал. Не нравится сто – пусть будет двести лет. Или пятьсот. Назовем этот срок суперциклом. И вот раз в пятьсот лет каждый из нас умирает не как обычно, а… более основательно, что ли. А потом возрождается с полной потерей истинной памяти и заменой ее памятью ложной, наведенной кем-то…
– Кем?
Матвей фыркнул, как фыркает лошадь, когда ей в ноздрю лезет муха.
– Почему солнце светит? Почему мир плоский? Кто создал Стеклянную площадь? Не приставай. Таково фундаментальное свойство мира, понял? Отсюда и схожесть бреда новоприбывших. Это тоже фундаментальное свойство. Нет, я пока не утверждаю, что так оно и есть, но в качестве рабочей гипотезы, по-моему, годится. И лично мне кажется, что это продуктивная гипотеза. Есть возражения?
– Чем же она продуктивная? – кисло поинтересовался Макс.
Матвей даже руками всплеснул.
– Что, не понимаешь? Само собой, вопросы типа «что было до начала времен», «в чем смысл жизни» и «где кончается мир, если он бесконечен» так и останутся вопросами, и ничего тут не поделаешь. Но гляди! Естественно, субъект, испытавший радикальное перерождение, ничего из своей прошлой жизни не помнит. Где его дом – не ведает, близких не узнает, может и в другой город уехать и уже там будет нести свой бред… Пройдет время – и образумится, начнет новую жизнь. Вот, скажем, ты – сколько времени себя помнишь?
– М-м… года три примерно. А кто себя помнит дольше?
– А твои записи?
– Были. Марта нашла и сожгла, я же тебе говорил…
– Ладно, допустим, три года. У меня примерно столько же. И вот я тебя спрашиваю: не был ли ты три года назад новоприбывшим? Или я? Э, ты успокойся, я же чисто гипотетически говорю…
Макс усовестился и отступил на шаг.
– Знаешь, за некоторые гипотезы…
– Ладно, не будем о себе. Но другие? Ты гляди. Если мы начнем изучать новоприбывших и применим статические методы… Что? Ну я же и говорю: статистические. Подумаешь, оговорился! Короче, статистические методы могут нам дать хотя бы продолжительность суперцикла. И даже сам факт его открытия будет иметь мировое значение!
Макс почесал в голове, похмыкал. Матвей давно мечтал докопаться до чего-то имеющего мировое значение и даже не очень скрывал это. Запросы самого Макса были скромнее: хотя бы иногда нагружать мозги работой, выходящей за рамки служебных обязанностей и быта. Пусть не каждый день, но уж раза два в неделю – обязательно. Иначе не вынести такого бытия. Хотя если расстаться с Мартой, то, наверное, можно будет обойтись и без завиральных теорий Матвея… но что тогда останется в жизни?
Впрочем, расстаться с Мартой придется так и так… Жаль, конечно, причинять ей боль, но тут уж ничего не поделаешь. Или расстаться, или петельку намылить – а много ли толку от петельки? Ничего, поплачет, позлится, переживет несколько циклов, успокоится – и найдет себе другого мужа, положительного и домовитого…
«Марта, Марта, надо ль плакать?» – вдруг всплыла откуда-то фраза, но откуда, чья и по какому поводу сказанная – загадка. Из тех загадок, что не разгадываются.
– Прошу меня извинить, – раздалось вдруг над ухом, и Макс, вздрогнув, обернулся. Позади стоял тот самый тип, что глазел на него битый час.
– Прошу не счесть мое любопытство праздным, но я нечаянно услышал кое-что из вашей занимательной беседы, и ее тема показалась мне в высшей степени интересной. – У незнакомца был легкий акцент. – Кажется, вы говорили о новоприбывших?
– Какое тебе дело, о чем мы тут говорили? – окрысился Матвей. Статус пролетария давал ему преимущество – возможность хамить кому угодно, кроме прямого начальства.
Против ожидания неизвестный не стушевался.
– Вовсе незачем грубить, – мягко произнес он. – Мне до этого прямое дело. Я новоприбывший. Вы ведь хотели изучать их, я не ошибся? А если так, то почему бы вам не начать с меня? Я готов ответить на все ваши вопросы.
– На все? – заинтересовался Макс.
– Кроме самых интимных, разумеется, – засмеялся незнакомец. – Кстати, меня зовут Федор. Или Теодор, если такая транскрипция вам удобнее. Дар богов в переводе с греческого.
– С какого-какого?
– С какого угодно. Хоть с древнегреческого, хоть с новогреческого – все едино.
Матвей и Макс переглянулись. Дело было ясное: типичный новоприбывший. Почти наверняка не любитель розыгрышей и не вор на доверии. Типичный синдром, типичный бред.
На ловца и зверь бежит, как говорится.
Пришлось представиться:
– Меня зовут Макс. А это Матвей.
Теодор переложил саквояж в левую руку, а правой церемонно приподнял шляпу. Матвей сердито засопел.