«Видели — не видели, ни за что обидели»…
Почему-то припомнилась эта строчка из старой-старой песенки.
А вдруг все-таки они о чем-то не сказали?
Могли. Запросто могли…
Старческая память — как девичья.
Докурив, я бросила окурок и пошла по аллее. Возле большого дуба, росшего у поворота, ведущего к тому самому месту, где погибла Лиза, я остановилась.
Пока я невольно шла ее дорогой. А вон и собака, правда, на сей раз великолепный далматинец, с юной и хорошенькой хозяйкой.
Чувствовала я себя отвратительно. Я вообще не люблю ощущать себя дурехой, а уж сейчас…
Сейчас от меня зависела судьба Риты. И надо пошевеливаться, моя дорогая, надо двигаться быстрее!
* * *
«Номер первый», а именно Лаврентьев Иван Демидович проживал в непосредственной близости от парка. Жил он в «малосемейке» — то бишь в высотке, которая скрывала в своих недрах «гарлем».
Лифт там крякал с такой силой, что, пока я добралась до нужного мне четвертого этажа, я покрылась крупными каплями пота от ужаса.
Выбравшись из пасти этого «чудовища», я была готова вознести господу целую серию благодарственных молитв за чудесное спасение моей жизни.
Набравшись храбрости, я нажала на кнопку звонка и стала ждать. Тут же раздался такой оглушительный собачий визг, что мои сомнения, будто я могла ошибиться адресом, мгновенно развеялись, как утренний туман.
— Заткнись, зараза такая… — проворчал из-за двери скрипучий голос.
За дверью раздались шаркающие шажки, и она приоткрылась.
Теперь в щелочку меня разглядывал пристально голубой, старческий глаз, обрамленный жидкими, седыми ресницами.
— Вы хто? — поинтересовался Иван Демидович голосом с таким сильным придыханием, что я немедленно заподозрила у него астму.
При этом он подмигнул мне своим ослепительным глазом. Получилось у него это немножко загадочно и развратно одновременно. Поэтому я растерялась и, отчего-то покраснев, пробормотала:
— Я Саша. Из… В общем, я детектив.
— Из милиции? — снова сурово вопросил старик.
— Нет, — почему-то честно призналась я. Кажется, ему вообще было нельзя врать. — Я частница…
— Ах, вона что… И чего тебе, частница, надо?
— Поговорить с вами, — я уже прекрасно понимала, что разговор у нас вряд ли получится.
— О чем это?
— О той девушке. Которую преследовал маньяк. Помните? Меня отправил к вам Ванцов.
— Я все ему сказал, — нахмурился старик. — Больше не знаю ничего.
С этими словами он закрыл дверь. Прямо перед моим носом!
Нет, положительно, мне везет!
— Подождите! — взмолилась я. — Пожалуйста, подождите…
В сердцах стукнув по двери кулаком, я была вынуждена посмотреть фактам в лицо и признать, что и на сей раз потерпела фиаско!
* * *
Ну и ладно — решила я. У меня есть еще пара стариканов… И этот Мальчевский… Может быть, хотя бы он прольет свет на эти туманные делишки?
— И к кому такая красавица приходила?
Я подняла глаза и увидела круглолицую женщину лет пятидесяти. Вид у нее был какой-то заспанный. Она несла мусорное ведро, правда, полное.
Я подумала, можно ли считать встречу с полным мусорным ведром доброй приметой, и пришла к выводу, что в свете нашей жизни, пожалуй, вполне.
— Невеста, что ли, чья?
— Ага, — не выдержала я. — Лаврентьева. Ивана Демидовича…
— Неужели внучка? — всплеснула руками женщина. — Ай, как Ваньке Кривому повезло! Этакая раскрасавица!
У женщины был такой хриплый голос, что она запросто могла бы стать звездой эстрады. Плюс к этому внешне она вполне подходила под широко распространенный образ «буфетчицы с вокзала».
— Почему Кривому?
— А ему на зоне-то глаз повыбили, аль не знаешь?
Та-ак…
Я живо заинтересовалась Кривым Ванькой. А старикашка-то у нас, выходит, с богатым жизненным опытом?
— Нет. Так он был в тюрьме?
— А как же…
После столь многозначительного вступления моя собеседница примолкла и тоскливо посмотрела на мою сумочку. Этот взгляд я поняла сразу, мгновенно — «позолоти ручку, красотуля, много правды узнаешь»…
Мне казенных денег не жалко, поэтому я с легким сердцем всучила ей полтинник.
— Просящему дай, — загадочно ухмыльнулась женщина. — А ты ведь ему не племяшка и не внучка… Из ментуры ты, да?
Ну что тут поделаешь? Против правды не попрешь!
Я кивнула.
— Так я и знала, что деньги его шальные, — пригорюнилась женщина. — За старое взялся, вот холера!
— Какие деньги?
— А он у нас деньгами разжился. То собаке кости на помойке собирал, а тут вдруг гордый идет, в авоське бутылка водки и большой пакет такой этого… «Пенягри».
— «Педигри», — машинально поправила я, хотя какая разница?
— Я к нему с приветом подошла, а он из-под бровищ своим единственным глазом как зыркнет и говорит — а ну пошла, куда шла! Но ты не думай, я на него не в обиде!
— И когда у него завелись денежки? — невинно поинтересовалась я, делая вид, что куда больше в данный момент меня занимает парочка жирных голубков, усевшихся на телевизионную антенну.
Женщина нервно облизнула губы и оглянулась.
— Страшно говорить-то…
— Почему? — удивилась я.
Она пожала плечами, снова скосив глаза на сумочку.
Ох, кажется, мой босс упрекнет меня за расточительность! Но делать-то было нечего…
Я вложила в протянутую потную ладонь еще полтинник.
— А в тот день, как в парке девку мертвую нашли, — сделала страшные глаза моя словоохотливая собеседница. — Может, он ее и порешил?
Я так не думала. Сил бы у старикана на это явно не хватило…
Но идея, которая вдруг возникла в моей голове, была чудовищной и неправдоподобной не менее, чем мысли о том, что старичок с уголовным прошлым мог оказаться искомым «душителем».
И все-таки эту идею надо было проверить. И я, наскоро попрощавшись с женщиной и пожелав ей доброго здравия, побежала по двум оставшимся адресам.
* * *
— Да ты что?!
Лариков вылупился на меня, как баран.
Я перевела дыхание и повторила все сначала. Несмотря на то, что ужасно устала, была голодной, как волк, и мои ноги отчаянно гудели.
Все ж таки два часа беготни по подъездам и разговоров с соседями…