— Извините, но я не помню…
Со мной она поначалу вообще говорить не хотела, задав тот же сакраментальный вопрос: «А зачем?» Но я все-таки прорвалась к ней и тут же поняла, что я самая большая идиотка на свете. Естественно, пальму первенства я отдала самой героине трагедии, поскольку Рита явно претендовала на это звание куда больше меня.
Потом ее увели.
Она шла, а на ее губах сияла улыбка. Такая, знаете ли, покорная и спокойная. Как будто восходила на Голгофу ради неведомой нам идеи.
Вот эту самую идею мне хотелось понять, и как можно скорее.
А пока я стояла, смотрела ей вслед и дрожащими пальцами разминала сигарету.
Когда на мое плечо легла рука, я дернулась.
— Саша…
— Ты веришь, что убила она? — спросила я Лешку, неожиданно охрипнув.
— Успокойся, нет.
— Вот и я тоже в это не верю…
— Саша, ради бога, перестань так дрожать.
Я хотела заверить его в том, что не дрожу и дрожать не собираюсь, но с удивлением обнаружила, что мои пальцы действительно ведут себя по-кретински.
— Успокойся, — снова попробовал привести меня в норму Ванцов.
— Лешка, почему она все это сделала? Почему?
— Может быть, ей не хочется жить? — предположил он.
— Ерунда, — затрясла я головой. — Она за кого-то боится. И считает, что этот человек и совершил все преступления! Но ведь она же была влюблена в Донатовского! Тогда — кто это может быть?
Лешка пожал плечами.
— Саш, мы разберемся! Обязательно! Ты мне веришь?
— Мне очень хочется верить в то, что мы разберемся! Но такой запутанной истории в моей практики не было, — сердито сказала я ему. — И как нам из нее выпутать эту сумасшедшую дуреху — ума не приложу!
* * *
«Она за кого-то боится»…
За окнами автобуса мелькали равнодушные дома и такие же равнодушные люди.
Водитель отрывался по полной программе, врубив на полную мощность разухабистый «блатняк». В конце концов он приедет домой и завалится перед телевизором.
Я тоже, в конце концов, заявлюсь домой и включу Баха, чтобы не озвереть окончательно. Потому что в последнее время я чувствую, что это состояние не за горами. Например, сейчас мне ужасно хотелось встать и выключить эту мутотень. Заодно напомнить этому самому водиле, что раз я плачу за проезд четыре рубля, может, не надо включать в стоимость обслуживания культурную программу, о которой я не просила? А если я не люблю Михаила Круга? Ну, вот такая я попалась недоразвитая!
«Остыньте, мадемуазель!» — посоветовал мой внутренний голос.
И на сей раз он был совершенно прав, этот зануда… Злость порождает горячность, а до чего хорошего додумаешься в горячечном бреду? Только до бреда…
Я закрыла глаза. В темноте сначала сновали цветные кружочки. Кажется, экстрасенсы называют их «сигнатюрами». Эти сигнатюры все прыгали перед глазами, ужасно меня раздражая, пока я к ним не привыкла.
А потом я все-таки сосредоточилась. То есть до меня уже не долетали откровения «лесоповальных» певцов. И как будто я вообще уже не ехала в этом автобусе, а сидела в саду, теплом, летнем саду. И чей-то мягкий голос говорил мне: «Вот мы с тобой почти ссоримся из-за него, а он теперь где-нибудь в гостиной или в саду смеется над нами… стремится доказать, что он гений».
Так ясно он прозвучал, что я почти готова поклясться, что узнала его, это был голос самого Донатовского. Я дернулась, будто проснулась, и открыла глаза, озаренная догадкой — вернее сказать: не догадкой, а каким-то слабеньким ее подобием.
Смеется. Он смеется над нами.
Может, вы не верите в то, что наше подсознание иногда работает круче сознания, но у меня уже была куча поводов убедиться в этом.
Я встала и вышла из автобуса.
Мне надо было срочно обсудить эту идею с Лариковым. Кто знает, может, мы сможем вдвоем докопаться до сути?
* * *
Влетев в квартиру, я отмахнулась от Ларчика, который попытался сочувственно спросить, как дела у Риты.
— Сущий отврат, — бросила я на ходу. Меня волновал сейчас куда больше его книжный шкаф. А именно — одна книжка.
Нашла я ее сравнительно быстро и тут же уткнулась в нее, не обращая внимания на вопросительно-недоуменные взгляды моего босса.
Увидев, какая книга вызвала во мне интерес, Ларчик хмыкнул и включил Ника Кейва.
— Спасибо, — буркнула я. — Ник Кейв как нельзя кстати. Особенно хорош после слащавого «блатняка»!
— Ты внезапно склонилась к «маниакальной» идее? — поинтересовался босс.
— Не знаю, — честно ответила я. — Пока еще не знаю… Ларчик, что можно сделать, если подозреваешь человека, но никаких улик против него нет?
— Надо подсунуть ему «свинью»…
— Нет, не то. «Жучок» не поможет. Как взять его за жабры, если жабры эти… Как бы выразиться поточнее? Имеют неясные очертания. Не важно, впрочем. Ты меня понял.
— Ага, — кивнул Ларчик. — Понял… Значит, надо постараться взять его с поличным.
Я кивнула.
«Если ты убивал часто, то в итоге это хочется делать всегда, — прочитала я откровения в книжке. — Желание убивать всегда скрываемо, и оно всегда слаще. Слаще любви к женщине».
Бог ты мой, ну и пакость!
Тем не менее полезно, знаете ли!
Я посмотрела на «монстрилу».
Ну да, конечно, — приплюснутый нос, маленькие, глубоко посаженные глаза, кустистые брови, низкий, нависший над глазами лоб… Непременный зверский оскал.
Тот, кто лепил этого урода, явно находился в плену собственных представлений о маньяках.
— Не хватает редкой бороды, и получился бы типичный человек-животное Ломброзо, — проговорила я. — А если все наоборот, Андрей?
— О чем это ты?
— Понимаешь, Ларчик, я тебе сейчас все расскажу, а ты подумаешь, что из этого — бред, а что не лишено здравого смысла! И тогда, дружочек, мы подумаем, как нам поступить! Ладно?
Как будто у него был другой выход!
* * *
Я увлеклась. Но, надо отдать должное Ларикову, все мои «фантазии» он на сей раз выслушал внимательно, стоически перенося мои попытки сыграть все в лицах. Конечно, я заразилась этими способностями от Донатовского и теперь пыталась сделать то же самое.
— То есть ты предполагаешь, что это он?
— Да вот как-то все сходится, — развела я руками. — Посмотри, Ларчик! Первые жертвы — со следами насилия, так?
— Саша, а если эти преступления совершенно не связаны между собой?
— А если связаны? Мы же должны отработать все версии!