Глаза пристава сузились, официальный тон как отрезало.
— Добегался, сволочь, — выдавил Ниро, и Пантор почувствовал, как в ребра с силой врезается ботинок пристава.
Смеркалось. Винсент просидел в кустах так долго, что уже, кажется, начинал понимать, о чем перешептываются ветки под порывами ветра. Было сыро, промозгло. В башмаках хлюпало. Давно. Озноб пробирал не то что до костей, а куда как глубже. Рыжий шмыгнул носом. Звук показался невероятно громким, но это было лишь иллюзией. Когда сидишь в тишине и напряжении, вслушиваешься в каждый шорох, всегда кажется, что дыхание способно заглушить вопли приговоренного к колесованию, а сердце стучит, подобно грохоту земли под копытами бегущего табуна. Это только по ощущениям. На самом деле, никто никакого дыхания и даже шмыганья сопливого носа в домике возле шлагбаума, что перегородил дорогу шагах в двухстах, не слышит. Вот только одно дело — понимать головой, а другое — чувствовать.
Уже почти совсем стемнело. Винсент совсем промерз. Зато приметил себе местечко, где можно перемахнуть на ту сторону. Там, где кусты росли гуще и добирались практически до голой, как колено, нейтральной полосы. Правда, местечко это находилось неподалеку от дороги. И его можно было разглядеть от небольшого домика и шлагбаума, что перекрывал дорогу. Возле шлагбаума дежурил часовой. Но Винсент не просто так просидел в кустах несколько часов кряду. Он успел хорошенько изучить повадки пограничника. Тот не мог долго стоять в одной позе и с завидным постоянством начинал либо ходить, либо крутиться вокруг собственной оси. Смотреть при этом он мог как по сторонам, так и в землю, себе под ноги. Но момент, когда часовой не будет смотреть на кусты, из которых собирался рвануть к границе рыжий, можно предугадать. А там главное — успеть. Главное — успеть перебежать на ту сторону. Уж с северянами он как-нибудь договорится. Лишь бы свои не стали палить в спину на поражение.
Свои не ограничивались одним часовым, что дежурил у шлагбаума. Пограничники тройками прохаживались время от времени туда и обратно вдоль кромки леса. И на них тоже надо было делать скидку. Выходило, что на рывок до границы у Винсента остаются считанные минуты. И то, если поймать момент. Шанс, впрочем, представлялся уже не единожды, но в последнюю секунду что-то останавливало Винсента.
Он мялся, тянул время, ругал себя за нерешительность и терпеливо выжидал нового удачного момента. И снова останавливался в последний момент. По правде говоря, рыжий не боялся неудачи. Он ждал Пантора. Все надеялся, что тот придет и найдет его здесь в кустах по эту сторону границы. Боялся, что ученик мага вместо того, чтобы уйти, сделает какую-нибудь глупость. А Пантора все не было.
Должно быть, он уже перешел границу и ждет на той стороне.
Винсент не очень поверил этой мысли, но можно было думать только так. Иначе оставалось либо сидеть в кустах до самой смерти (а с такой сыростью и холодом ждать ее придется недолго), либо возвращаться назад в Дредстаун. Но вернуться туда было никак нельзя. Даже если с Пантором что-то случилось, он уже не поможет. Так что возвращаться значило просто прийти и сдаться властям. И это никому бы не помогло. Тем более, Пантор сам настоял, чтобы они уходили поодиночке.
Уговорив себя, Винсент снова принялся ждать момента. Но на этот раз он уже не колебался. Просто поставил для себя вопрос ребром: сейчас или никогда. И, решив: «Сейчас!», бросился к полоске вырубки, что шла границей между двумя стенами леса.
Лес, что принадлежал Объединенным Территориям, стремительно удалялся от него. Северный лес приближался такими же нервными скачками. Под ногой что-то хрустнуло, и он подумал, что надо бы бежать тише, осторожнее. Но мысль быстро улетучилась. Никто здесь не прислушивается. Так что весь вопрос в том, как скоро его заметят. Но об этом лучше не думать, а просто бежать, пока никто не видит. Увидели. Когда он пробежал треть вырубки. Окликнули. Грубо, с угрозой. Винсент не слушал, не вдавался в смысл слов. От него что-то потребовали. Наверное, остановиться, но он не услышал, кровь шумела в ушах. Да и мысли не осталось ни одной, кроме того, что впереди, за деревьями — свобода. Долгожданная, полная свобода ото всех и ото всего. От всего ОТК с его глупыми законами.
Он был уже на середине просеки, когда слова закончились и загрохотали выстрелы.
И тогда стало совсем страшно. Винсент рванул изо всех сил, которых уже и не осталось вовсе. Но ведь взялись откуда-то, когда уже, казалось, и ноги не держали, и дыхание сбилось. Рыжий задал стрекача, не обращая внимание на крики и выстрелы. Как преодолел остатки открытого пространства, он так и не вспомнил. Просто бежал и все. Пока не хлестнули по лицу ветки спасительного леса, принимая беглеца в свои объятия. Сердце колотилось с бешеной силой. Винсент мчался по лесу, не обращая внимания на разодранную щеку. Он был сейчас счастлив. Он вырвался. У него получилось. Счастье длилось недолго. Что-то чужеродное, чего не должно было присутствовать в его счастливом единении с северным лесом, шевельнулось на краю зрения. Потом последовал короткий удар в затылок, и Винсент почувствовал, что падает. Показалось, что сейчас потеряет сознание, но удар оказался не настолько сильным. Рыжий шлепнулся на землю. Перевернулся на спину, чувствуя, что на место эйфории приходит тошнота. Перед ним стоял человек с ружьем. Дуло ружья смотрело рыжему в грудь. Он попытался подняться, но получил тычок носом сапога под ребра.
— Ну-ка, не дергайся, — голос мужика прозвучал хрипло. — Это из-за тебя там стрельба?
Винсент хотел сказать «нет», язык сам собой начал говорить правду, в результате получилось что-то невнятное.
— Понятно. Сбежал, значит?
Винсент промолчал.
— Ну-ка, поднимайся.
Ружье все так же смотрело на рыжего, и он решил, что спорить с ружьем все же не стоит.
— Вы пограничник? — спросил как-то совсем уж наивно.
Мужик от такой наивности фыркнул. Винсент поднялся и поглядел на своего пленителя серьезно, стараясь выгнать из голоса всякую растерянность, сказал твердо:
— Я политический беженец.
Человек с ружьем поглядел на рыжего оценивающе и вдруг расхохотался. И в темном незнакомом лесу это прозвучало совсем уж дико и страшно.
Ниро смотрел на журналиста и злился. Санчес набрался до такой степени, что в номер его приволокли на руках. Причем, почему-то в номер пристава. Двух крепких молодых людей, тащивших тело, сопровождал усатый не то хозяин, не то администратор. Тот самый, что пошел им навстречу и выделил номера. Усатый не сказал ни слова, но вид у него был такой и на пристава он глядел так, что у того возникло желание достать пистоль и застрелиться со стыда, или застрелить к демонам усатого.
Журналиста уронили на диванчик и ушли. Теперь он храпел там уже четвертый час и просыпаться не собирался. Скотина. Ниро стоило бы порадоваться, что наконец схватил ученика Мессера, что может вернуться, но радости не было.