Томас обернулся в сторону Ньюта: хромая, тот торопился как мог, но покрыл лишь половину расстояния до Томаса.
Юноша снова посмотрел в глубь Лабиринта, затем на движущуюся стену. Еще несколько футов, и все будет кончено.
И тут Минхо споткнулся и упал на землю. Стало окончательно ясно, что он не успевает. Время вышло, и ничего сделать уже невозможно.
— Не делай этого, Томми! Не вздумай, черт тебя дери!.. — услышал Томас крик Ньюта за своей спиной.
Шипы на торце правой стены походили на гигантские руки, которые тянулись к глубоким пазам напротив, словно пытаясь скорее в них погрузиться и обрести покой на всю ночь. Воздух наполнял оглушительный скрежет камней.
Пять футов. Четыре. Три. Два.
Томас знал, что выбора у него нет. Он рванулся вперед и, в последнюю секунду проскользнув мимо шипов, вбежал в Лабиринт.
Позади него со страшным грохотом сомкнулись стены, и их гул, отразившись от увитого плющом камня, эхом прокатился по коридорам, словно сатанинский хохот.
Несколько секунд Томасу казалось, что время остановилось. Грохот закрывающихся Ворот внезапно сменился оглушающей тишиной; стало темно, будто само солнце испугалось того, что таилось в Лабиринте, и поспешило укрыться за стенами. В густых сумерках исполинские стены казались чудовищными надгробными памятниками, возвышающимися на поросшем плющом кладбище великанов. Томас прислонился спиной к стене, не веря до конца в то, что совершил. При мысли о последствиях безрассудного поступка ему сделалось дурно.
Пронзительный вопль Алби и кряхтение Минхо вывели Томаса из оцепенения. Он бросился к глэйдерам.
Минхо с трудом поднялся на ноги; даже в слабом сумеречном свете бегун выглядел ужасно — вспотевший, грязный и весь исцарапанный. На лежащего на земле Алби и вовсе нельзя было смотреть без трепета — одежда изорвана в клочья, руки покрыты порезами и синяками. Томас содрогнулся — неужели на Алби напал гривер?
— Шнурок, — сказал Минхо, — если ты думаешь, что совершил геройский поступок, то послушай меня: ты самый тупой из всех тупых шанков-полудурков на свете. Считай, что ты уже покойник. Как и мы с Алби.
Кровь прилила к лицу Томаса — он рассчитывал хоть на какие-нибудь слова благодарности.
— Не мог же я просто стоять там и наблюдать, как вы остаетесь за бортом!
— Ну и какая нам от тебя здесь польза? — закатил глаза Минхо. — Короче, не важно. Нарушив Правило Номер Один, ты в любом случае подписал себе смертный приговор.
— Спасибо за теплые слова. Я лишь пытался помочь.
Томасу очень захотелось дать Минхо хорошего подзатыльника. Куратор вымученно усмехнулся и опустился на колени рядом с Алби. Всмотревшись в пострадавшего юношу внимательнее, Томас понял, насколько плохо обстоит с тем дело: Алби, похоже, был на грани смерти. Его темная кожа быстро теряла естественный оттенок, дыхание стало учащенным и поверхностным.
Томаса охватило чувство безысходности.
— Что произошло? — спросил он.
— Не хочу это обсуждать, — бросил Минхо, щупая пульс Алби и наклоняясь, чтобы приложить ухо к его груди. — Скажу только: гриверы здорово умеют прикидываться дохлыми.
Удивлению Томаса не было предела.
— Так его что… покусали… или ужалили? И начинается Метаморфоза?
— Ты слишком многого не понимаешь, — только и ответил Минхо.
Томасу захотелось завыть от досады. Он и без Минхо прекрасно знал, что ничего не понимает, именно поэтому и задает вопросы.
— Алби умрет? — заставил себя спросить Томас и поразился, как обыденно и безразлично прозвучал вопрос.
— Раз мы не успели до заката, то, скорее всего, да. Может умереть в ближайший час. Точно не знаю, как долго человек может протянуть без сыворотки. Но будь спокоен, нам тоже каюк настанет, так что не сильно за него переживай. Скоро мы все отправимся на тот свет.
Он произнес это так спокойно, что Томас не сразу понял значение сказанного.
Наконец серьезность ситуации начала доходить до его сознания, и внутри у юноши все похолодело.
— Мы что, правда умрем? — спросил он, все еще отказываясь в это верить. — Хочешь сказать, у нас нет шансов?
— Ни единого.
— Да ладно! Ведь должен быть какой-то выход. — Томаса раздражал пессимизм Минхо. — Сколько гриверов могут здесь появиться?
Он посмотрел в коридор, уходящий глубоко в Лабиринт, словно боялся, что чудовища могут появиться от одного лишь упоминания своего имени.
— Не знаю.
И тут у Томаса промелькнула мысль, пробудившая в нем надежду.
— А как же Бен, Галли и прочие, кого покусали? Ведь они выжили?
Минхо бросил на него взгляд, который недвусмысленно давал понять, что Томас не умнее коровьей лепешки.
— Ты меня вообще слышишь? Они успели вернуться до заката, болван! Вернулись в Глэйд и получили сыворотку. Все без исключения.
Томас понятия не имел, о какой сыворотке толковал Минхо, но сейчас у него были вопросы и поважнее.
— А я думал, что гриверы выходят только по ночам.
— Значит, ты ошибался, шанк. Они всегда вылезают ночью, но это не значит, что они не могут появляться и в дневное время.
Томас не мог позволить себе поддаться унынию. Сдаться и покорно ждать смерти ему совсем не хотелось.
— Хоть кому-нибудь удавалось выжить после того, как он застревал в Лабиринте на ночь?
— Никогда.
Томас нахмурился, лихорадочно пытаясь найти хоть что-нибудь, что дало бы слабую надежду.
— А сколько всего погибло?
Изможденный до крайности Минхо сидел на корточках, положив руки на колени, и отрешенно смотрел в землю.
— По меньшей мере двенадцать. Ты на кладбище разве не ходил?
— Ходил.
Так вот, значит, как они умерли, подумал Томас.
— Там лежат те, кого мы смогли отыскать. Многие просто пропали без вести. — Минхо махнул рукой в сторону отрезанного от них Глэйда. — Долбаное кладбище не просто так устроили на самых задворках леса. Ничто так сильно не отравляет беззаботное существование, как каждодневное напоминание о погибших товарищах.
Минхо встал, взял Алби за руки и кивнул Томасу на ноги.
— Хватай за вонючие костыли. Надо перенести его к Воротам. Так они хоть одно тело смогут обнаружить утром.
Томас было решил, что ослышался — настолько дикой показалась фраза. Он почувствовал, что вот-вот окончательно и бесповоротно сойдет с ума.
— Этого не может быть! — заорал он стенам, подняв голову.
— Хватит ныть! Сам виноват. Не надо было нарушать правила. Давай, берись за ноги.