— И правда, — подтвердил Ньют, потирая шею. — Стоит ли сейчас вылезать? Может, подождем, пока солнце сядет?
Глэйдеры принялись ныть и жаловаться, но их стоны оборвал крик Уинстона:
— Ого! Берегись! Осторожней!
Томас обернулся.
Пятясь, Уинстон указывал на потолок — там, подобно крупной слезе, набухал шарик жидкого серебра. На глазах у глэйдеров он разрастался, сотрясаемый легкой дрожью, потом — никто и пискнуть не успел — сорвался вниз.
Но вместо того чтобы расплескаться о ступени, шар вопреки законам физики поплыл по воздуху. Прямо на Уинстона. Парень дернулся и, оступившись, полетел на дно колодца, кувыркаясь и оглашая тоннель отчаянным криком.
Сдерживая тошноту, Томас бросился вслед за Уинстоном. Зачем? Помочь? Или просто из любопытства? Томас и сам не ответил бы.
Уинстон наконец остановился. Он лежал на одной из ступеней, посреди темной бездны, прижимая руки к лицу. Яркий свет выделил все до последней детали. Капля жидкого серебра уже покрыла Уинстону макушку и, словно очень густой сироп, опускалась все ниже и ниже, к ушам и линии бровей.
Томас перепрыгнул через Уинстона на ступень ниже. Куратор Живодерни пытался оттянуть растекающийся по голове металл. Как ни странно, получалось. Правда, вопил Уинстон на пределе сил и не глядя лягал стену.
— Снимите его с меня! — задушенно проорал Уинстон, и Томас чуть не сдался и не попятился. Если жидкое серебро причиняет такую нестерпимую боль…
Оно походило на очень плотный гель, упрямо и настойчиво стекающий вниз по лицу Уинстона. Стоило парню оттянуть металл от глаз, как он просачивался между пальцами и продолжал течь вниз. Освобожденные участки кожи покрывались краснотой и волдырями.
Выкрикивая нечленораздельные фразы, Уинстон будто матерился на неизвестном языке. Надо было что-то делать. Времени почти не осталось.
Скинув с плеч мешок и высыпав из него содержимое, Томас обмотал простыней руки. Потом, когда Уинстон в очередной раз оттянул серебро от бровей, Томас ухватился за жидкий металл по бокам, там, где уши. Сквозь простыню почувствовался жар, будто руки вот-вот загорятся. Томас уперся ногами в ступени и дернул.
С неприятным сосущим звуком края будущего металлического шара приподнялись на пару дюймов, а после вновь потекли Уинстону на уши. Уинстон — просто невероятно — заорал еще громче. На помощь спустились несколько парней, но Томас велел не подходить, опасаясь, как бы ему не оказали медвежью услугу.
— Давай вместе! — прокричал он Уинстону, хватаясь за края шара, на этот раз крепче. — Уинстон! Давай вместе! Схвати его и оторви от черепа!
Уинстон будто не слышал. Извивался всем телом, и если бы не Томас, давно скатился бы на дно колодца.
— На счет «три», Уинстон! На счет «три»!
Уинстон визжал, брыкался, бил себя по голове.
На глаза навернулись слезы. Или просто пот со лба? Глаза жгло от соленой влаги. Воздух прогрелся градусов, наверное, на миллион. Мышцы болели, и ноги начало сводить судорогой.
— Давай! — прокричал Томас, позабыв о себе. — Раз. Два. Пошел!
Схватившись за края массы, он ощутил ее твердость и податливость, рванул что было мочи. То ли Уинстон все-таки услышал его, то ли им повезло — но парни налегли одновременно. Уинстон уперся в шар основаниями ладоней, словно хотел оторвать себе лоб, и серебристая капля отошла от головы целиком.
Не теряя ни секунды, Томас перебросил ее через себя и обернулся посмотреть.
На лету капля серебра вновь приобрела сферическую форму, ее поверхность коротко вздрогнула и затвердела. Шар повис в воздухе на несколько ступеней ниже глэйдеров, словно глядя на прощание на свою жертву и пытаясь сообразить, что пошло не так, затем пулей унесся вниз, в темноту колодца.
Шар исчез, решив не атаковать повторно.
Судорожно глотая воздух и чувствуя, как из каждой поры обильно сочится пот, Томас привалился к стене. Он боялся взглянуть на Уинстона: тот ныл позади. Ну хотя бы кричать перестал.
Наконец Томас собрался с силами и посмотрел на товарища.
Уинстон лежал, свернувшись калачиком. Его голова превратилась в месиво: волос как не бывало, только одна большая кровоточащая плешь; уши порваны, изрезаны, однако на месте. Уинстон продолжал всхлипывать от боли, а возможно, и от пережитого шока. Прыщавые участки кожи выглядели куда свежее и чище по сравнению с теми, которые зацепила серебряная капля.
— Ты цел? — спросил Томас. Ничего умнее он сейчас придумать не мог.
Дрожа, Уинстон коротко мотнул головой.
Чуть выше на лестнице стояли Минхо, Ньют, Эрис и прочие глэйдеры. Томас не видел оттененных ярким солнцем лиц, но различал выпученные глаза — как у кошек, пораженных внезапной вспышкой света.
— Это че за хренотень была? — спросил Минхо.
Не в силах говорить, Томас лишь устало покачал головой. За него ответил Ньют:
— Магическая капля, которая к чертям откусывает головы.
— Высокотехнологичная фигня, — произнес Эрис. Ну наконец-то, вынес первое суждение в общем разговоре. Новичок оглядел удивленные лица и смущенно пожал плечами. — В голове вертятся обрывки памяти, я знаю, что есть нечто навороченное, крутое. Только про шары из жидкого металла, отъедающие части тела, не помню.
Томас тоже ничего подобного припомнить не мог.
Минхо неопределенно указал куда-то за спину Томасу.
— Такая хреновина капает тебе на голову, обтекает лицо и вгрызается в шею. Перекусывает начисто. Красота-то какая. Просто слов нет.
— А вы заметили? Оно капнуло с потолка! — напомнил Фрайпан. — Лучше убраться отсюда, и поживее.
— Как никогда с тобой согласен, — ответил Ньют.
Минхо с отвращением посмотрел на Уинстона. Парень больше не дрожал и не плакал, только приглушенно всхлипывал. Выглядел он чудовищно и страху натерпелся до конца жизни.
Вряд ли он когда-либо снова обзаведется шевелюрой.
— Фрайпан, Джек! — крикнул Минхо. — Поднимите Уинстона на ноги и помогите идти. Эрис, подбери весь кланк, что он обронил. Пусть еще пара шанков тебе помогут нести припасы. Уходим. Плевать, как жарко наверху. Больше ни одна голова не превратится в шар для боулинга.
Договорив, Минхо развернулся и пошел наверх. Он не стал смотреть, как парни выполняют его распоряжения, и по этому жесту Томас понял: в конце концов из Минхо выйдет отличный предводитель.
— Томас, Ньют! — позвал он через плечо. — Идемте! Мы втроем вылезем первыми.
Глянув в глаза Ньюту, Томас прочел в них слабый страх и любопытство, страстное желание идти дальше. Те же чувства испытывал и он сам. Противно было признаваться, но сейчас ничто не могло напугать сильнее, чем последствия атаки на Уинстона.