– Воровка! – закричал третий мужик и ударил бедную королевну по шее. Та остолбенела. Четвертый сорвал с ее шеи ожерелье с кулоном.
– Истинное дело, воровка! – согласился мужик с бердышом. – Нешто она это заработала?
– Молчать, быдло! – прохрипел Роппо.
Недолго думая мужик сунул кулак под глаз полковнику. Тот вскрикнул и закрыл лицо руками. В этот момент королевна подскочила ко второму сундуку и, порывшись, извлекла из-под камней небольшую изящную корону.
– А ну отзынь от золота! – заорал четвертый мужик.
– Сам отзынь! – спокойно и грубо сказала королевна и пошла на мужика, угрожающе выставив зубцы короны.
Мужик смущенно попятился.
– Моя это корона. Моя наследственная, – глухим голосом просипела молодая женщина. – Понял?
– А ну ее, ведьму! – пробормотал мужик и отступил еще на два шага.
– Да оставь ты ей побрякушку! – сказал его товарищ, взвешивая на руке цепочку с кулоном. – Но больше ни-ни.
– А что вообще делать с ними будем, командир? – спросил мужик с бердышом.
– Делать-то что? Да пущай идут на все четыре стороны, – миролюбиво сказал командир патруля. – Золотишко и прочее мы, конечно, здесь оставим. Пересчитаем, а там решим, как с ним быть. А кругляш этот зубчатый пущай берет. Может, и вправду наследство. Все же королевская дочка. Тоже уважение имеем. А вы, – он сверкнул глазами на полковника и молодую женщину, – валите, пока мы добрые. Неровен час под замком окажетесь.
Бросив на мужиков полный ненависти взгляд, полковник и его спутница удалились, держась друг за друга и спотыкаясь. Он с синяком под глазом, а она в разодранном платье и без своего ожерелья с кулоном, который один стоил столько, сколько стоит небольшая страна. Отойдя шагов на тридцать, она гордо, хотя и слегка набекрень, нахлобучила корону. Мужики смотрели им вслед, пока они не скрылись за ближайшим поворотом. Куда делся кучер, никто и не заметил.
* * *
В те же часы в городе Блиссе, в таверне, сидели Якоб Якоби, математик и врач.
– Знаете, что рассказывают?
– Что? – оживились оба собеседника и даже отодвинули тяжелые фаянсовые кружки, в которых пенилось золотистое пиво.
– Рассказывают, что желтоглазая саламандра и толстый неопрятный попугай каким-то образом оказались вместе. И это правда. Я понял это сегодня на рассвете. В момент бессонницы я их увидел так явственно. Со мной это бывает в последнее время. Сон так реален, протяни руку – и словно дотронешься. Они сидят по концам большой заплеванной, загаженной клетки и бранятся, бранятся…
«Это ты виноват!» – «Нет, это ты!» – «Я весь мир мог вот так держать…в кулаке…а ты, недоумок, вмешался…» – «Нет, это я весь мир мог вот так… одной левой ногой… небрежно… это ты, дубина, зачем-то полез…» – «Нет, ты!..»
До сей поры они мир не поделили.
– Никак не могу поверить, что с нами нет нашего сержанта, – сказал Галик.
Арик лишь тихо вздохнул. А Валик почему-то посмотрел на Сэнди.
Они все четверо сидели за сколоченным из простых досок столом в дальнем конце заглохшего сада позади Галикова дома и неспешно уплетали картошку с луком, которую приготовила тетушка Агнесса, мать Галика.
– Я знаю, почему он погиб, – внезапно сказала Сэнди.
Трое друзей удивленно уставились на девушку, а Валик даже поперхнулся горячей картошкой.
– Он отказался встать под отраженный луч малой Сферы. И во всех передрягах оказался без защиты.
– Неужели ты думаешь? – начал было Арик, но оборвал себя на полуслове.
– Очень похоже на правду, – задумчиво произнес Галик.
– Бедный наш сержант Подорога, – сказал Валик. – Как нам его не хватает!
* * *
Голубоглазая женщина Эльдина Корич ехала на простой пролетке по разбитой дороге, ехала в никуда. Она зябко куталась в скользкий, блестящий плащ. В ногах у нее стояла большая давно не чищенная клетка.
– Сфера? Да нет, правильно произносится – Сфира. Сфира? Или я путаю? Да нет, я помню, я знаю… Почему они называют меня Сфирой? Неужели я – Сфира? Или я опять не туда попала? Не на ту планету… Неужели я Ева? Ева? Первая женщина? Странно! Мне кажется, я читала о чем-то похожем в книге Иббур. Там утверждалось, что символ Евы – это желание. И что желание – это десятая Сфира. Из всех Сфирот, может быть, самая нежная. Мне это мнится? Что значит мнится? Неужели я схожу с ума? Медленно, тихо впадаю в помешательство…
Она держала на руках маленькую золотисто-зеленую саламандру, злобно стреляющую желтыми глазками, и кормила ее комарами, которых, отбросив полы скользкого плаща, шлепала на собственных голых коленках.
– А где наш толстый попугай? – спохватилась Эльдина, тревожно оглядываясь на грязную клетку с открытой дверцей. – Неужели улетел?
Валик и Сэнди сидели на высоком стогу сена посреди скошенного пожелтевшего поля. Поле было такое большое, что им казалось, что они одни в целом мире.
– Как странно, – говорила Сэнди, – вот уж не думала, что окажусь в северных лесах, в таком красивом поле…
– Да, – неопределенно протянул Валик, – я тоже не думал.
Ему совсем не хотелось разговаривать, ему хотелось обнять девушку, прижать ее к себе и поцеловать. Но он не мог решиться.
– Кто это? – спросила Сэнди, провожая взглядом большую темную птицу, которая, раскинув неподвижные крылья, скользила над полем.
– Стервятник, – охотно объяснил Валик. – Мышь высматривает или крота. А то и зайца.
– Зайца? – не то удивилась, не то испугалась Сэнди. – Жалко зайчика!
– Еще бы! – важно ответил Валик и наклонился, словно желал сказать что-то девушке на ухо. Но вместо этого неуклюже чмокнул ее в щеку.
– Ох! – тихо произнесла Сэнди, но не отстранилась.
А Валик, словно ненароком коснувшись своими губами губ девушки, почувствовал жар и озноб одновременно. Какой-то необыкновенный огонь внезапно пронизал его – от макушки до самых пяток. Осмелев, он взял девушку за руку. Она не отняла руки, но смотрела на далекий край поля, где полыхал оранжевым и красным осенний лес. Молчание затянулось.
– Сэнди, – Валик нашел в себе силы разжать губы, которые еще горели, так же как и щеки, – помнится, ты говорила, что в детстве тебя звали, как твоих сестер.
– Не совсем так, – поправила девушка, – мое имя было составлено из их имен.
– Как это? – не понял Валик.
– Очень просто. Старшую звали Анна, среднюю Мария…
– А тебя?
– Теперь могу сказать…
– Только теперь? – удивился Валик.
– Прежде я не могла.
– Но почему?
– Ты забыл. Я говорила. На моем имени лежало заклятие. Если бы я назвала его, то неисчислимые несчастья свалились бы на мою голову. Я могла даже погибнуть.