Короче, потопить – дело плевое, да ведь и твои ребятки захлебнутся. А нам это надо?»
«Никак нет, говорю, не надо».
«Тут надо действовать тонко и с умом, – заявляет адмирал, – то есть действовать нагло, но, по возможности, без стрельбы. Наглость на наглость. Клин клином. Понимаешь?»
«Отчего ж не понять, – говорю, – вполне понимаю. Только как это сварганить на деле?»
А он: «Будем действовать просто, в духе времени».
И тут же зовет своего помощника, а тот у него заправский каллиграф. Любой почерк изобразит. Пиши, говорит, письмо на мой адрес из имперской королевской канцелярии. А тот: за чьей подписью письмо? Да, пожалуй, министра тайной полиции графа Жове-Бери. Сделаем, отвечает. А содержание каково будет? Да самое простое и ходовое, удивления не вызывающее: «Немедленно арестовать следующих мерзавцев по подозрению в заговоре, предательстве, двурушничестве и шпионаже…» А дальше имена по порядку. Как величают твоих «мерзавцев»? – с улыбкой поворачивается он ко мне.
«Я, – говорю, – человек старый, память дырявая, но этих, как вы выражаетесь, „мерзавцев“ назову без запинки. И выдаю ваши имена на-гора – словно из ротного списка на жалованье».
«Всё, – говорит адмирал, – завтра твои молодцы будут мною арестованы. Получишь их на блюдечке».
«Спасибо, – говорю, – но вы-то как?»
«В каком это смысле как?»
«Письмо-то поддельное, вдруг кто капнет?»
«Кто капнет, ты да я, что ли? А если даже это письмо в имперской комиссии будут исследовать лучшие графологи, то и через полгода ни к какому выводу не придут. Такой у меня каллиграф. А если даже самому графу покажут, он тоже не вспомнит, столько у него работы». Я снова благодарю, но добавляю, что у негодяев еще и девушка в плену, племянница капитана Резотто.
«Вот как? – удивляется он. – Не слыхал про такого. Хороший был мужик, говоришь? Ладно, давай, говорит, заодно освободим и девушку». И освободил-таки. Каков?
Сержант умолк, и все какое-то время тоже молчали.
– А его еще ругал, – тихо сказал Валик.
– Кого? – не понял сержант.
– Адмирала этого. А он вон какой!
– Это да, – сказал сержант.
– Так это все вокруг… от него? – спросил Галик.
– Ну, шалаш я сплел самостоятельно. Остальное – от адмирала. Это правда. Включая вашу свободу.
– Надо же! – сокрушенно вздохнул Валик.
– Я рад, сказал мне на прощание адмирал, что могу сделать такую малость для Раса, моего старого товарища.
– И все-таки, если я правильно понимаю, – прошептала Сэнди, прижимая к себе заснувшую обезьянку, – пираты не смогли догнать нашу шлюпку из-за проделок Базз?
– Точно так! – сержант широко улыбнулся.
– А что сталось с коком Диди? – спросила Сэнди.
– А что с ним станется, с нашим веселым толстяком!
– Нет, правда. Его не приняли за пирата?
– Как можно! Кока знают на всем побережье от Зунда до Целесты. Он вне подозрений.
– А ведь это он спас нас от голодной смерти в трюме, – оживился Валик. – Каким изюмом накормил. До сей поры вкус помню. Где он сейчас?
– Ждет попутного судна, чтобы отправиться в родной Блисс. Три или четыре капитана из тех, что понимают толк в еде, мечтают взять его на свои посудины.
Вновь повисло молчание, но уже какое-то более теплое.
– А шкипера Адольо, стало быть, повесили? – спустя минуту спросил Арик.
– Представьте себе, нет.
– Как это? – удивился Валик.
– Внезапно выяснилось, что негодяй Адольо не наш подданный, а является гражданином вольного города Лабара, и что в этом вольном городе тюрьма давно по нему плачет. Его обвиняют там по пяти или семи статьям – мошенничество, организация преступной шайки, ограбление банка и тому подобное. Лабар в любую минуту может затребовать своего гражданина для производства справедливого и грамотного суда. А ссориться с богатым нейтральным Лабаром сейчас себе дороже. Наши богачи где держат деньги? В банках Лабара, конечно. Хитрюга же Адольо так жалобно закричал (а внутри сукин сын смехом, наверно, давился): «Господин адмирал, умоляю, не отдавайте меня лабарцам, ни за что на свете не отдавайте, лучше здесь вздерните. Хоть голову рубите, хоть каленым железом насквозь проткните, только не отдавайте». Адмирал так строго на него посмотрел: «Ну уж нет, голубчик, ответишь по закону». И этого проходимца на моих глазах заковали в кандалы и отправили в трюм. На прощание он мне весело подмигнул. Адмирал же, когда шкипера увели, позволил себе заключительную реплику: «Если лабарцы захотят, пусть сами вешают этого мошенника. Думаю, они так и поступят».
Но адмирал забыл, что смертная казнь в Лабаре уже лет двадцать как отменена. Впрочем, такие, как Адольо, нигде не тонут. Прохвосты такого рода всегда нужны сильным мира сего. И там, где короли да диктаторы правят, и там, где выбирают президентов. Знаем мы, как их выбирают! Не сомневаюсь, что уже через месяц ловкач окажется на свободе. Или сбежит, или отпустят по какой-нибудь амнистии. Ей-богу, не сомневаюсь.
А у доверчивого Резотто в команде, похоже, еще один проходимец болтался. Когда нас собирались вздернуть, меня удивил тот смуглый парень, что отводил нам каюты на «Жемчужине». Помните такого? Он вдруг смело подходит к тому злодею-офицеру, ну, вешателю, что-то шепчет ему, тот внимательно слушает и вроде как отпускает его. Во всяком случае, при мне его не вздернули. Кругом чудеса и тайны. – Сержант замолк и уставился куда-то в пространство.
На коленях у Сэнди зашевелилась обезьяна, на жердочке спросонья кашлянул и начал прихорашиваться попугай.
– Господин сержант, насчет карты… – Галик кашлянул смущенно. – Вы были правы, она действительно у нас.
– Какой еще карты? – не понял сержант.
– Той, что я стянул со дна вашего сундучка.
– Что? Чего ты мелешь, парень?
– Что было, то было, господин сержант.
– А ну-ка давай по порядку!
– Вышло так. Нашего попугая вы уже знаете, птица он непростая. Секретами набит сверху донизу. А старинные карты даже специально изучал. Он даже знает, где и у кого украл карту господин Колумб.
– Колумб? – вытаращил глаза сержант. – Ну, когда это было!
– Похоже, это вечная проблема. На что только не готовы пойти люди, лишь бы раздобыть чужую секретную карту? И вот, значит, поведал Уискерс нам как-то, еще в самом начале плавания, что у вас среди карт есть одна неприметная, старенькая, затертая, но на деле самая важная. Самая обещающая. Опознать ее можно по изображению свиньи с хвостом русалки. Такая то ли свинья, то ли рыба. А Уискерс, надо вам заметить, иной раз скажет – словно припечатает. Короче, я ему сразу поверил. – Галик скосил глаза на птицу, пытаясь понять, дремлет она или слушает. Попугай немедленно притворился спящим. – И все ждал я момента заглянуть в ваш сундучок, есть ли там карта со свиньей.