— Больше не буду, — усмехнулся Исаак.
Габриель подошел к подвывающему Джону, схватил его за ворот, с силой пихнул в сторону дальнего зала. Священник-администратор повалился на пол. Немалый вес брата Джона пришелся на изувеченную руку. Он подскочил и снова заорал от боли.
— Антрацит, — позвал Габриель. — У тебя час в запасе. Найдешь то, что вам нужно?
— Если здесь есть интересующая нас информация, то возможно два варианта: либо…
— Да или нет? — оборвал словесный понос Габриель.
— Постараюсь, — уложился в одно слово спут.
— Тебе повезло, — подмигнул священник-следователь рыжему. — У тебя удивительный спут. Он умеет быть лаконичным.
— Он еще и медитировать по пьяни умеет, — похвалился Браун. — А ты куда?
Габриель подхватил рукой за шкирку священника-администратора, довольно грубо помогая тому подняться.
— Пойду с ним пообщаюсь. Мне тоже нужна кое-какая информация. У вас час.
Главного священника-администратора земного отделения Церкви Света хватило ненадолго. Поначалу брат Джон пытался хранить стойкость и непоколебимость перед лицом опасности, грозно смотрел на своего похитителя, теперь уже бывшего священника-следователя Габриеля, пытался вразумить заблудшего собрата, цитировал отрывки из священных томов, взывал к вере, требовал покаяться. Но все это на Габриеля не действовало, и священник-администратор волей-неволей начал читать про себя молитвы.
Сорок восьмая статья здесь была налицо, на все сто пятьдесят процентов, причем с отягчающими последствиями. Габриель ничего не слушал, сыпал угрозами, а вскоре от слов перешел к делу, и Джону стало не до молитв. Он стиснул зубы и приготовился к пытке.
Делать больно Габриель умел, Церковь сама научила его этому. По мере того как раненое тело Джона пронизали все новые вспышки боли, стойкость его улетучивалась, сходила на нет. Наконец боль и страх вырвались наружу, священник-администратор не выдержал и завыл.
— Не скули, брат-администратор, — бросил Габриель, садясь на стул возле лежащего на мраморном полу пленника. — Ты же служитель Церкви Света, защитник человечества. Разве так ведут себя настоящие герои галактики?
— Ты сошел с ума, ты… ты спятил, — просипел сквозь зубы администратор. — Ты знаешь, что с тобой теперь будет? Совет тебе этого не простит.
— А разве совет не приговорил меня раньше? Разве не по приказу совета меня пытались отравить? Разве не по его приказу меня обстреливали на подлете к Земле?
— С чего ты взял?
— Я умею складывать два и два, брат Джон. И если за этим стоит не совет, то остаешься лично ты.
Священник-следователь снова поднялся, нависая над администратором.
— Я ни в чем не виноват, — вскрикнул Джон.
— Значит, не ты приказал отравить меня? Странно, почему у меня сложилось иное впечатление. Помнишь наш последний разговор? Впервые после Нью-Детройта я выхожу с тобой на связь, а тебя волнует, кажется, только мое местонахождение. И практически тут же, как я рассказываю, где нахожусь, меня пытаются отравить. Что это?
— Совпадение, — просипел Джон.
Габриель удовлетворенно кивнул.
— Хорошо, — неожиданно мягко согласился он. — Совпадение.
И тут же посуровел:
— А то, что происходило между тобой и Исааком в соседнем зале полчаса назад, — тоже совпадение?
— Это совсем другое… Исаак заслужил наказание. Он вызвал гнев всей Церкви Света, он недостоин. Он пьет, прелюбодействует, пятнает рясу сквернословием. Он проник в информаторий, не имея допуска, более того, привел сюда спута-шпиона…
— За это теперь убивают?
— Не за это. — Джон с трудом приподнялся и сел на полу. — Не за это. Ты знаешь, что произошло на Паладосе? Он отпустил Призрака! Что ты скажешь о священнике-следователе, по собственной воле отпускающем на свободу Призрака?
— А разве мы их больше не отпускаем? — невинно поинтересовался Габриель.
— Конечно нет! — взвился Джон, но в голосе прозвучала фальшь.
— Значит, мои труды не напрасны, — мрачно ухмыльнулся Габриель. — Как и смерть моего спута.
Он отступил от сидящего на полу администратора и принялся прохаживаться туда-сюда. Говорил при этом спокойно, будто вел светскую беседу:
— Его звали 100 градусов по Цельсию. Он умел казаться невыносимым, но, в сущности, был отличным парнем. Он спас меня там, на Нью-Детройте. Не раздумывая, отдал свою жизнь за мою, чтобы я закончил дело и поймал Призрака.
Габриель резко остановился и снова развернулся к Джону.
— Где пойманные Призраки?!
— Мы уничтожили их. Всех, — проговорил расслабившийся было священник-администратор.
— Всех? Хорошо, — кивнул Габриель. — Тогда объясни мне, Джон, что это?
И указал на стеллаж, что высился за спиной сидящего на полу священника-администратора. Джон повернул голову, поднял взгляд. На полках за его спиной ровными рядами стояли металлические кубы, украшенные символами и изящными линиями. Каждый из них как две капли воды походил на тот куб, что Габриель обнаружил у начальника тюрьмы на Нью-Детройте, или на тот, что нашел мальчик Грон на паладонийской дробилке.
Джон сглотнул, повернулся к Габриелю и снова сглотнул. В лицо ему глядел ствол плазменного ружья.
— Отвечай, брат Джон, что это и почему я нашел один из них у Призрака?
Грохнул выстрел. Сгусток плазмы врезался в пол в сантиметре от священника-администратора. Джон дернулся.
— Больше промахов не будет, — предупредил Габриель. — Ну?
Администратор молчал. Третий сгусток плазмы ударил в колено священника. Боль пронзила тело, и брат Джон заорал, крик его разнесся эхом по залу, убежал вдаль по анфиладе.
Джон всхлипнул и закусил губу.
— Ну? — повторил Габриель.
— Это кубы заточения, — заговорил администратор сквозь зубы. — Церковь вложилась в их разработку спустя несколько лет после окончания войны, когда возникла необходимость перемещать пойманных Призраков.
— Зачем?
— Зачем? — переспросил Джон надрывающимся голосом. — Да затем, что у людей очень короткая память. Человечество слишком быстро и слишком легко научилось забывать. Известно ли тебе, что уже через сотню лет люди перестали бояться Призраков, перестали вспоминать о войне, перестали слушать Церковь? Один век, каких-то сто лет — ничто в масштабах космической эры. Все ужасы, все жертвы, все подвиги просто забылись. Человечество, да и другие расы, забыло о том, что таит в себе космос. Пришлось напомнить. Теперь доволен?
Габриель опустил ружье. Когда он пришел сюда, сомнений уже не было, а если б и оставались, довольно оказалось увидеть Джона и Исаака, чтобы ушли последние колебания. Но вместе с тем где-то глубоко в душе еще жила детская надежда, что, может быть, случится чудо и все объяснится и вернется на круги своя. Теперь надежды не осталось.