Вальдемар не сомневался ни минуты, когда открылась временная вакансия в Линчёпинге. Группа понравилась ему еще во время их совместной работы с тем ужасным делом об убийстве девочки-подростка.

Они не хотели его, он это знал. Но с его послужным списком не могли ответить «нет», ведь другим претендентом была женщина, только что проэкзаменованная в полицейской школе.

Форс. Шёман. Якобссон. Акбар. Мартинссон.

Не худшая компания легавых. Высокий процент раскрываемости. Напряженность в группе в пределах нормы.

Форс.

Маниакальная дама. Говорят, стала еще хуже после того, что случилось с ее дочерью, и она опять съехалась со своим пожарным. Как следователь она несгибаема. Очень раздражительна, а над такими он любит подшутить. У нее проблемы со спиртным. Многих его коллег погубила бутылка, и он никогда ничего не мог для них сделать. Потому что, когда человек опускается на дно, обратного пути уже нет.

Якобссон.

Мучается с детьми.

У них с женой никогда детей не было, и это к лучшему. Сейчас мы занимаемся только собой. Прошлой зимой ездили вдвоем в Таиланд и могли сколько угодно наслаждаться покоем, в отличие от семей с маленькими детьми, что проживали с ними в отеле.

Детская любовь. Любовь к ребенку. «Нельзя хотеть того, чего никогда не испытывал», — думает Вальдемар, делая последнюю затяжку.

Или все-таки можно?

Малин стоит у кассы магазина «Севен-Элевен» на Огатан. Волосы мокрые от дождя, трусы врезаются в ягодицы, самочувствие отвратительное, как и погода на улице. В спальне в гардеробе она отыскала старые негнущиеся джинсы и розовую рубашку — по ее прикидкам, ей не меньше десяти лет, но носить еще можно. Универмаг «Н&М» еще не открылся, а вещи из дома в Мальмслетте она заберет, когда будет время. То, что ей сейчас нужно сделать, — это забрать вещи, Туве и вернуть жизнь в то состояние, в котором она была до того, как они стали жить вместе, одной семьей, и до того как она подвергла жизнь Туве смертельной опасности.

Перед Малин зубная паста, щетка, дезодорант и кофе. Заспанный продавец пробивает товар.

— Выездной матч? — спрашивает он.

Выездной матч? Вчера у местной команды был выездной матч?

Потом до нее доходит, что имел в виду продавец, и ей хочется двинуть кулаком в его жирное рыло, но она только качает головой.

— То есть никакого выездного матча. Просто было поздно, так? Когда у меня такое же самочувствие, как у вас сейчас — судя по тому, как вы выглядите, — мне не хватает сил даже подняться с постели.

— Прекратите болтать и возьмите деньги!

Продавец разводит руками:

— Я только хотел пошутить, чтобы поднять вам настроение. Извините.

Малин забирает сдачу и выходит на дождь. До ее дома несколько сотен метров.

И вот она уже под душем. Вода, более холодная, чем дождь, омывает ее голову, прогоняет злые мысли, словно замораживая их.

«Главное — не думать о том, что было вчера, — убеждает себя Малин, попивая кофе из чашки, стоящей на полочке для мыла. — И пусть две таблетки альведона, что я нашла в аптечке, окончательно поставят меня на ноги.

Голова гудит.

Туве переедет сюда на неделе. Может, сегодня вечером.

А мне надо на работу. Но что же такое должно случиться, чтобы эта проклятая голова перестала трещать?»

7

Ёте Линдман, совсем недавно ему исполнилось пятьдесят два года, гладит рукой свою мокрую, гладко выбритую голову. Ему уже приходилось бывать в замке Скугсо. Восьми лет от роду он стоял рядом со своим отцом в покоях Акселя Фогельшё и выслушивал условия найма на предстоящие летние работы. Они арендовали солдатский торп [17] в юго-западном углу замковых владений.

«Вы придете, когда я вас позову», — твердый, повелительный голос графа снова звучит в ушах Ёте Линдмана сейчас, когда они с Ингмаром Юханссоном, спустя столько лет, проходят по коридору первого этажа, глядя на холодные серые каменные стены, украшенные картинами разных художников примерно через каждые пять метров.

— У него есть собака, — говорит Ёте Линдман. — Но сейчас ее нет здесь, иначе мы бы ее уже слышали.

— Брехливый бигль, — бурчит Ингмар Юханссон.

Больше сорока лет тому назад Ёте Линдман был здесь со своим отцом.

Его же собственные отношения с Фогельшё оформлены в адвокатской конторе в городе. Слава богу, он арендует только землю, неподалеку от поселка Банкечинд у него есть свой небольшой дом без участка.

О том, что замок Скугсо продан, Ёте сообщил какой-то адвокат. Аренда должна была продолжаться, как раньше.

Они проходят комнату за комнатой, заглядывают то в одну, то в другую дверь, скрипят подошвами то по деревянному, то по каменному полу, метр за метром обследуя пустое, неиспользуемое пространство. Они приехали сюда на черном «Саабе» Линдмана, сейчас он припаркован рядом с «Рендж Ровером» Петерссона внизу, у подножия замкового холма. Ворота были не заперты, а на охранной панели мигал зеленый огонек. Они сомневались, прежде чем войти, не хотели беспокоить нового хозяина.

Ёте Линдман помнит, как однажды Йерри Петерссон появился у ворот его дома. Он стоял рядом со своим «Рендж Ровером» в дурацком желтом плаще и широко улыбался. Ветер трепал его крашеные светлые волосы, и Линдман сразу понял, что этот визит не предвещает ничего хорошего.

— Ты знаешь, кто я? — спросил Петерссон, и Ёте Линдман кивнул.

— Угостишь кофе?

Они сидели за столом на кухне, ели булочки, приготовленные Светланой, и пили свежесваренный кофе, когда Петерссон сообщил, что с арендой все остается по-прежнему. Однако есть одно новое требование: как только он позовет их на охоту, они должны будут явиться. Независимо ни от погоды, ни от каких-либо других обстоятельств.

— Когда я позову, ты придешь. Понял?

Ингмар Юханссон заглядывает на кухню. Медные кастрюли сияющими рядами свисают на шнурах, прикрепленных к потолку. Они светятся даже в тусклых утренних сумерках. Здесь все новое: белый мрамор на стенах и полу, блестящие стальные механизмы, плита длиной около двух метров с десятью конфорками. И ни души, никакого Йерри Петерссона. Владелец земель, арендуемых Юханссоном и Линдманом, как сквозь землю провалился.

Звонок раздался в четверг вечером.

— Ты мне понадобишься завтра в восемь утра. Загоним косулю, их становится слишком много.

Черт меня подери, если в Скугсо слишком много косуль! Скорее их слишком мало. Но голос Петерссона не оставлял места для возражений. И это было предусмотрено условиями аренды.

— Так, значит, в восемь? — переспросил Ингмар Юханссон.