— Какая у вас машина?

— Черная «Вольво», но вы ее конфисковали.

— Но ваша жена сказала нам, что в тот вечер вы были дома?

— Она хотела выгородить меня. Это же естественно — покрывать своих.

Так ты был должен?

Сомнения, сомнения. И в этом одно из многочисленных различий между нами, Фредрик Фогельшё. Я никогда не сомневался.

Вы тщеславные люди.

Кто мы для вас? Вы пытаетесь перенять законы нашего мира и думаете, что ваши предки и ваши кошельки могут разрешить любую проблему. Но вы не понимаете, в чем состоит высшая власть: сказать «нет» деньгам, какой бы ни была сумма.

Мне было приятно посмеяться над предложением старика и предложить тебе коньяк.

Как вы обошлись со мной? Как вы обходились со всеми остальными? Каково, вы думаете, мне было с сорока открытыми ранами?

Так это ты приходил ко мне в то утро, Фредрик?

Сейчас ты слаб, напуган. Где же оно, твое достоинство?

Полицейский почти смущен, но ты этого не замечаешь.

Ты хотел показать своему отцу, что умеешь умножать деньги, что за компьютером сможешь сделать то, чего твои предки добивались на полях сражений.

А ты, Малин, что же должна ты?

28

«Я должна позвонить Туве. Я же ее мама», — думает Малин.

А что, если она сможет приехать сегодня вечером?

Форс и Мартинссон вошли в автоматические двери полицейского участка лишь ближе к вечеру.

В общем офисном помещении по-воскресному пусто. Дождь снаружи льет сплошной стеной.

Я должна, должна, должна была позвонить. Но мой мобильный отключен уже несколько часов. И я хочу вниз, в тренажерный зал.

Почему я избегаю тебя, Туве? В первые десять месяцев после катастрофы в Финспонге этого не было. Я присосалась к тебе, как пиявка, ты не могла этого не чувствовать. Чего я хотела — защитить тебя или задушить свой собственный страх, свое чувство вины?

Малин садится за стол и включает компьютер. Харри делает то же самое.

Вскоре к ним подходит Свен Шёман и передает разговор с Фредриком Фогельшё.

— Мог ли он это сделать? — спрашивает Форс.

— Кто знает. Может, возникла ссора, и он убил Петерссона, не имея такого намерения, случайно?

Малин видит, как глаза Свена наполняются сомнением. Может, все-таки Фредрик не тот человек, которого они ищут? Она знает, Свен сейчас думает о том же. Кроме того, она понимает, что он будет видеть в сыне графа Фогельшё главного подозреваемого, пока не доказано обратное.

— То, что Фредрик убил Петерссона в четверг вечером, не сходится с выводами экспертизы, — говорит Малин. — Карин утверждает, что тело пролежало в воде два часа, максимум четыре. И техники не нашли на автомобиле Фогельшё крови, а она осталась бы в таком случае, поскольку преступник должен был быть буквально забрызган кровью. То, что на его шинах следы гравия того же самого типа, что и на замковом холме Скугсо, объясняется тем, что Фредрик — в полном согласии с его собственными показаниями — был там накануне вечером, но никак не связывает его с убийством. Если, конечно, он не врет насчет времени.

— Мог ли он вернуться туда утром, как ты думаешь? — спрашивает Харри.

— Я не знаю, ведь алиби обеспечила ему его жена, а мы не можем принудить ее давать показания против собственного мужа. Она, вероятно, хотела защитить свою семью, — отвечает Малин.

— У меня такое чувство, что Фредрик не лжет, — замечает Свен. — Хотя мы ничего не знаем наверняка. Он мог вернуться обратно на том темном автомобиле, замеченном старушкой Шёстедт, даже если она не вполне уверенно ориентируется во времени и пространстве.

— Кто знает, что мог сделать Фредрик Фогельшё, — говорит Харри.

— Чтобы успокоить своего отца, — подхватывает Шёман. — Тот, похоже, настоящий патриарх. Фредрик Фогельшё словно забывает о своей собственной семье, когда речь заходит о нем.

— А если провести обыск? — предлагает Харри. — Для полной ясности?

Свен качает головой.

— Сейчас нет никакой возможности выписать ордер в связи с подозрением младшего Фогельшё в убийстве. Он задержан совсем по другому поводу, и Эреншерна немедленно пресечет эту попытку. А если мы выпишем ордер в связи с другими преступлениями, то не сможем использовать то, что найдем для обвинения его в убийстве.

— А Катарина Фогельшё? — спрашивает Харри.

— Нам надо поговорить с ней, — отвечает Малин. — По-моему, это должно стать нашим следующим шагом.

Она слушает свой собственный голос, хотя больше всего на свете ей хочется сейчас вниз, в спортзал, вдребезги расколотить этот проклятый мешок с песком.

— У вас есть адрес?

— Да, — отвечает Харри, — есть.

Малин включает мобильник. Никаких новых сообщений. Она набирает номер Туве и сразу слышит автоответчик.

«Где ты, Туве? — спрашивает про себя Малин. — Или что-нибудь случилось?»

Она снова видит чудовище, склонившееся над ее дочерью, и узнает в нем саму себя.

Туве, где ты?

«Это мама. Где ты? Ты ведь понимаешь, что я волнуюсь. Перезвони мне, как только услышишь это сообщение».

Туве в кинотеатре. Ее окружает темнота зрительного зала. Филиппа сидит рядом, и обе глазеют на милашку Брэда Питта. [47] Туве любит глупые фильмы. Там так мило целуются, обнимаются и влюбляются. С книгами совсем не так, здесь ей нравится то, что другие находят слишком сложным.

Она старается не думать о маме, о том, что та наверняка не вернется к ним, и о том, что она сама решила сделать. Но как сказать об этом маме? Она расстроится, сойдет с ума, может, выкинет какую-нибудь глупость. Но как сказал папа, я не могу жить с ней сейчас, пока она такая, пока она не бросила пить. И папа должен был сделать это сегодня. Может, уже и сделал.

Брэд Питт улыбается. У него белые зубы. Туве хочется утонуть в этой белизне, погрузиться в нее и оставить в жизни только красоту.

Вальдемар Экенберг прикладывает одну руку к своему все распухающему синяку, а другую кладет на плечо Ловисы Сегерберг и крепко сжимает пальцы.

— Уверен, что у тебя есть места помягче, Сегерберг, ведь так?

Ловисе хочется вскочить и прокричать этому неотесанному провинциалу, чтобы он оставил свои комментарии сексуального характера при себе. Но она слишком хорошо знает этот тип мужчин-полицейских: мачо в любом возрасте, такие люди просто не в состоянии воздерживаться от своих странных и оскорбительных замечаний в адрес коллег женского пола.