Малин теряет самообладание.
— А что, если это вы с Катариной сначала убрали с дороги Петерссона, а потом убили и Фредрика, чтобы он не проговорился? — кричит она.
Аксель Фогельшё смеется:
— Вы сошли с ума.
— Как раз сейчас мы собираемся к Катарине, — говорит Малин и сама слышит, как, помимо ее воли, в голосе появляются заговорщицкие нотки. — Может, вы захотите позвонить ей до того, как мы ее увидим?
— Нет, эту весть вы принесете ей сами, — отвечает Аксель. — Она давно уже перестала меня слушать.
Полицейские спускаются к выходу, их шаги эхом отдаются на лестничной клетке. На полдороги им встречается смуглая горничная со шваброй.
— Что за бездушный черт! — возмущается Харри, подходя к двери.
— Он полностью замкнулся в себе и отгородился от всего, — возражает Малин. — Точнее, он замкнул все в себе.
— Но я не заметил, чтобы он хоть чуточку расстроился. Он даже не спросил, кто мог убить его сына!
— Еще меньше его, похоже, заботит жена Фредрика, — замечает Малин.
— А внуки? Да ему начхать на них! — возмущается Харри.
— Но он слишком стар, чтобы мстить.
— Он? Для этого он никогда не будет слишком стар. Как, впрочем, и любой другой.
Проводив гостей, Аксель Фогельшё усаживается в кресло возле камина. Он сжимает в кулаки свои огромные руки, чувствуя, как по щекам бегут слезы.
Фредрик убит.
Как это могло случиться?
Полиция? С ними мне не о чем говорить; чем меньше я им скажу, тем лучше.
Он вспоминает своих внуков на итальянской вилле, видит сына, играющего с ними в гостиной. Потом память уводит его дальше, и вот уже маленький Фредрик бегает вместе с другими детьми, барабаня ножками по каменному полу замка Скугсо. Что это за дети? Фредрик, Катарина? Виктория, Леопольд? Я хотел бы жить со своими внуками, но как мне приблизиться к ней, Беттина? Его жена Кристина с самого начала терпеть меня не может, как, впрочем, и я ее.
Что они сделали со мной, в конце концов!
«Правда, — думает Аксель Фогельшё, — нужна тем, кто не знает большего».
А я должен действовать.
Ведь ты теперь вдова.
И дети твои сироты.
Юхан Якобссон смотрит на женщину, сидящую напротив него на диване в просторной гостиной итальянской виллы. Ее заплаканное и словно ссохшееся лицо излучает какой-то странный оптимизм. Разумеется, она надежно защищена в финансовом плане. Юхан не раз наблюдал, как женщины, которым он приносил известия о смерти мужей, уже при нем словно собирались с силами, понимая, что теперь надо сосредоточиться на детях, чтобы обеспечить им будущее.
Юхан откидывается на спинку кресла.
Кристина Фогельшё смотрит мимо него, в сторону Вальдемара Экенберга. Тот сидит на стульчике у рояля, положив одну руку на клавиатуру, а другой поглаживая синяк на щеке.
Кристина Фогельшё уже рассказала полицейским, как она осталась вчера ночевать у своих родителей вместе с детьми, потому что выпила вина. Она часто ужинала с детьми у родителей без Фредрика, потому что он не особенно ладил с тещей и тестем, и они могут все это подтвердить.
— И вы не позвонили домой? — спрашивает Вальдемар Экенберг.
— Нет.
— Его не было, когда вы вернулись?
Юхана внезапно поражает мысль, что это Кристина могла расправиться со своим супругом, чтобы выкупить Скугсо, пока датское наследство не растрачено.
«Чушь», — успокаивает себя Юхан. Женщина перед ним не похожа на убийцу, да и деньги, скорее всего, перешли к Акселю. Однако она правша, насколько можно судить. Впрочем, как и большинство людей.
— Я не сомневалась, что он в банке.
— У него были враги? — спрашивает Вальдемар, и Юхан отмечает про себя, что этот вопрос задан идеально: в нужный момент и правильным тоном, и что вообще они с Вальдемаром прекрасно сработались. Он убежден, что в ответ Кристина скажет чистую правду.
— Нет, насколько мне известно.
— Ну а отец, сестра?
— Вы имеете в виду месть за его неудачные сделки?
Женщина пожимает плечами.
Вальдемар Экенберг тихо бренчит по клавишам. У Кристины Фогельшё светлеет взгляд.
— Мы уже задавали этот вопрос, — продолжает Юхан, — но все-таки… Почему он пытался скрыться, когда мы хотели поговорить с ним в тот раз? Может…
— Мы говорили с ним об этом в тот день, когда он вышел из тюрьмы. Он испугался, запаниковал. Кто угодно повел бы себя так на его месте.
— Неужели он не думал о том, что вести машину в нетрезвом виде опасно и противозаконно?
— Иногда он ставил себя выше всего этого, считал, что законы существуют для других.
— Считаете ли вы свой брак счастливым? — спрашивает Юхан.
Кристина отвечает не задумываясь.
— Да. Фредрик был великодушный человек. Фогельшё — дружная семья.
В этот момент в комнату вбегают двое детей: маленькая девочка и мальчик. Оба устремляются к Кристине, спрашивая наперебой:
— Мама, мама, кто это, что случилось, мама?
— Мама, это ты? Что-то с линией, я плохо слышу.
Туве.
На часах 14:30, и где-то у горизонта на голую, неприветливую Эстергётландскую равнину уже опускаются сумерки. Малин на пассажирском сиденье «Вольво» рядом с Харри, они едут к Катарине Фогельшё.
Малин хотелось услышать от Туве, что та приедет к ней сегодня вечером и останется у нее ночевать.
Они проезжают мимо магазина «Икеа». В это время здесь трудно найти свободное место на парковке, и на бензоколонке, если ехать в сторону Шеггегорпа, длинные очереди.
Форс узнает место, где припарковалась в прошлый раз, когда приезжала сюда за одеждой. Сейчас она видит там двоих мужчин; отчаянно жестикулируя, они о чем-то спорят возле машины. Малин зажмуривает глаза, вспоминая тот день, а когда открывает их снова, и мужчины, и парковка уже далеко.
На берегу Стонгона, возле Клоетта-центра, вздымается одинокая башня нового высотного дома, небоскреба в миниатюре. Еще одна никчемная постройка, появившаяся здесь по милости очередного тщеславного градоначальника, пожелавшего оставить след в истории Линчёпинга.
— Мама? Это ты? Я плохо слышу.
— Это я, — отвечает Малин. — Ты приедешь ко мне сегодня вечером? Я приготовлю бутерброды с яйцами.
— А если завтра?
Они рассказывают друг другу, как живут, чем занимаются и что планируют делать в ближайшее время. Малин слышит голос Туве и свой, но ей кажется, будто этот разговор происходит во сне и его нет на самом деле. И она еще острее начинает чувствовать собственное одиночество, беспомощность, отчего ей становится грустно.