— Можно войти? — спрашивает Зак.
Комната Фредрика Уннинга находится на третьем этаже, ее стены увешаны плакатами с изображениями скейтбордистов. Вот Бэм Марджера из сериала «Чудаки» высоко парит над бетонной площадкой, а на новой винтажной афише юный американский актер Тони Алва скользит по закоулкам Лос-Анджелеса. Вид из окон размером во всю стену заслонен легкими белыми гардинами, и розовый ковер на полу весь в солнечных бликах. В углу новый с виду стереомагнитофон, плоский телеэкран верных сорока пяти дюймов в ширину вмонтирован в пол.
Фредрик Уннинг сидит на краю кровати и неотрывно смотрит на гостей. От развязности прошлой встречи не осталось и следа. Родителей нет дома: папа, страховой агент, увез свою жену, владелицу бутика, в небольшое турне по Парижу. «Они иногда ездят туда. Маме там нравятся магазины, папе — еда. Хорошо остаться одному».
На кухне пустые коробки из-под пиццы, недоеденные пироги, бутылки из-под прохладительных напитков и переполненные мусорные мешки.
Малин сидит на кровати возле Фредрика Уннинга, Зак маячит черным контуром на фоне самого большого в комнате окна.
— Ты знаешь о Бенгте Андерссоне что-то такое, что могло бы быть нам интересно?
— И никто не узнает, что именно я сказал вам это?
— Никто, — отвечает Малин, и Зак согласно кивает:
— Это останется между нами, никто не будет знать, откуда эта информация.
— Они никак не могли оставить его в покое, — начинает Фредрик Уннинг и смотрит на гардины. — Донимали его постоянно. Как одержимые.
— Бенгта Андерссона?
— Кто его донимал? — раздается голос Зака со стороны окна.
И Фредрик Уннинг снова испуган, он сжимается в комок, отодвигается от Малин. А она думает о том, как привыкает с годами к этому страху вокруг себя, к тому, что люди, один за другим, словно убеждаются в том, что самая надежная вещь на свете — молчание, ибо любое высказанное слово несет опасность. А может быть, они не так уж не правы?
— Бенгта, — произносит наконец Фредрик Уннинг.
— Кто? Все в порядке, — успокаивает Малин. — Ну, смелее.
При этих словах Фредрик Уннинг, как кажется, собирается с духом.
— Йоке и Йимми. Они постоянно издевались над ним, над Мяченосцем.
— Йоке и Йимми?
— Да.
— А как их зовут по-настоящему, Йоке и Йимми?
На лице подростка снова сомнения, страх.
— Мы должны знать.
— Иоаким Свенссон и Йимми Кальмвик, — уверенным голосом называет Фредрик Уннинг.
— И кто они?
— Учатся в школе, в девятом классе. Настоящие свиньи, большие и мерзкие.
«А разве ты сам не должен быть сейчас в школе?» — задается вопросом Малин, но вслух спрашивает:
— И что они делали с Мяченосцем?
— Преследовали его, дразнили, выкрикивали вслед разное. И мне кажется, это они сломали его велосипед, бросали в него пакеты с водой, камни. Я даже думаю, они лили всякие помои в его почтовый ящик.
— Помои? — переспрашивает Зак.
— Молоко, грязь, воду, кетчуп — все, что угодно…
— А откуда ты знаешь?
— Они и меня заставляли в этом участвовать. Иначе грозились задать трепку.
— И тебе от них доставалось?
В глазах Фредрика Уннинга отражаются стыд и страх:
— Ведь никто не узнает, что это я вам сказал? Они и кошек мучили тоже.
— Кошек? Как?
— Поймают кошку и намажут ей горчицей под хвостом.
«Мужественные парни», — думает Малин.
— Ты сам это видел?
— Нет, но я слышал от людей.
— А может, это они стреляли в его окно из ружья? — снова раздается со стороны окна голос Зака, хлесткий, словно удар плетки. — Тебя тогда с ними не было?
— Нет, ни в чем подобном я не участвовал. — Фредрик Уннинг качает головой.
Да и где бы они взяли ружье?
Снаружи облачная пелена редеет, и серая с белым земля искрится и светится в робких лучах показавшегося в просветах солнца. Малин представляет себе, как должен Роксен выглядеть отсюда летом, когда жаркие лучи свободно играют на его совершенно гладкой поверхности. К сожалению, такой зимой, как эта, трудно представить себе летний зной.
— Черт возьми! — взрывается Зак. — Ну и ребята, должно быть, эти Йоке и Йимми. Первый сорт!
— Мне жаль Фредрика Уннинга, — отвечает Малин.
— Жаль?
— Неужели ты не видишь, как он одинок? Готов делать что угодно, лишь бы только быть с этими крутыми парнями.
— То есть они его не принуждали?
— Разумеется, принуждали. Но это не так просто…
— Однако дома у них как будто все прилично.
«Папа Йимми работает на нефтяной платформе, а мама домохозяйка. — Малин вспоминается голос Фредрика Уннинга. — У Йоке папа умер, а мама работает секретаршей».
Звонит телефон Малин, на дисплее высвечивается номер Свена Шёмана.
— Слушаю, — говорит она, потом вкратце рассказывает о визите к Мюрваллям и о том, что им поведал Фредрик Уннинг.
— Мы хотим немедленно допросить Йимми Кальмвика и Иоакима Свенссона.
— Нам надо собраться, — отвечает Свен. — А они могут подождать час-другой.
— Но…
— Малин, встреча розыскной группы через тридцать минут.
Дети не сдаются. На игровой площадке под окном зала заседаний полным-полно неуклюжих человечков в утепленных комбинезончиках. Синие, красные и один оранжевый. Цвет словно предостерегает: я маленький, будьте осторожны со мной. У девушек в серо-синих флисовых брюках изо ртов струится густой пар. Они прыгают на месте, поднимают споткнувшихся малышей, хлопают руками по телу.
Если мороз не уходит, человек приучается жить с ним. Как со сломанным позвоночником.
Сначала рассказ Бёрье Сверда — обо всем, что касается Рикарда Скуглёфа. Беседы с молодыми людьми, которые, кажется, всю свою жизнь проводят перед компьютером или в качестве участников некой ролевой игры. Их интересует что угодно, кроме собственной жизни.
Во всем облике Бёрье сквозит неуверенность, Малин ее чувствует. Словно из всего своего опыта он вынес одно-единственное убеждение: ничего нельзя принимать на веру.
Искать ответ.
Рикард Скуглёф. Похоже, его детство в городе Отвидаберге прошло вполне благополучно. Отец работал на предприятии «Фасите», производящем вычислительную технику, пока оно в 1997 году не закрылось, потом в садоводстве «Адельснес», где и сын помогал ему во время летних каникул, когда учился в старших классах. Два года гимназии — и это все. Валькирия Карлссон выросла в семье фермеров в Дальсланде. Набрала 120 баллов по антропологии в Лунде после гимназии в городе Дальс Эде.