— А если поискать в Интернете? Нет ли каких-нибудь заинтересованных типов?
— Уверен, что есть. У героев торгового флота свои поклонники, и они тщательно следят за тем, чтобы никто не был забыт. В Морском обществе тоже могут иметь какую-нибудь информацию.
— Спасибо, Юхан. Я буду очень благодарна тебе за помощь.
— Подожди благодарить, сначала я должен найти что-нибудь. Ну а потом придет время жесткого диска.
Малин кладет трубку, поворачивая в сторону дома престарелых «Вреталиден».
Не приближаясь к регистрационной стойке, она быстро проходит через вестибюль. В воздухе висит знакомый запах непарфюмированных моющих средств, искусственный химический запах, по вине которого это место производит такое удручающее впечатление. «У себя дома, — думает она, — они используют другие средства, с запахом лимона или цветов. А ведь здесь тоже живут люди, и они действительно заслужили что-то получше».
Она поднимается на лифте в третье отделение и идет по коридору к комнате Готфрида Карлссона.
Стучится.
— Да, войдите, — доносится изнутри слабый и в то же время уверенный голос.
Малин открывает дверь и осторожно заходит. Она видит на постели худое тело, накрытое желтым одеялом. И прежде чем успевает открыть рот, старик произносит:
— Фрекен Форс. Я ждал, что ты вернешься.
«Каждый ждет, что правда скажется сама, — думает Малин. — И при этом никто не приходит с готовой истиной и даже добровольно не удосужится помочь ей. Но такова уж, видно, природа правды: она скорее череда ускользающих, неуловимых явлений, чем уверенное утверждение, и в основе ее всегда лежит некое „может быть“».
Малин подходит к кровати Готфрида Карлссона и похлопывает его по боку.
— Сядь сюда, фрекен Форс, рядом со стариком.
— Спасибо, — отвечает Малин и садится.
— Мне читали о вашем расследовании, — говорит Готфрид Карлссон и обращает к Малин свои почти слепые глаза. — Какие ужасы! И эти братья Мюрвалль, как видно, еще те фрукты. Должно быть, я пропустил их, прежде чем попасть сюда. Разумеется, я знаю их мать и отца.
— И что вы скажете об их матери?
— Она не особенно выставляет себя напоказ. Но я помню ее глаза. Когда я видел их, то понимал: это идет Ракель Карлссон, женщина, с которой шутки плохи.
— Карлссон?
— У нее та же фамилия, что и у меня. Карлссоны, пожалуй, самая распространенная фамилия на равнине. Да, так звали ее до того, как она вышла за Черного Мюрвалля.
— А что за человек был Черный?
— Пьяница и хвастун, но в глубине души трус. Не то что Калле-с-Поворота. Совсем другого сорта.
— А сын, у нее же был сын до брака с Черным?
— Был, насколько я помню, хотя его имя вылетело у меня из головы. Я думаю, его звали… Ну что ж, кое-какие имена исчезли из моей памяти. Время стерло их, словно ластиком. Но одно я помню точно: отец мальчика погиб во время кораблекрушения, когда она была еще беременна.
— И каково ей приходилось с ребенком? Должно быть, тяжело…
— Никто никогда его не видел.
— Не видели?
— Все знали, что он есть, но никто его не видел. Она ни разу не показывалась с ним в поселке.
— А потом?
— Ему было года два, когда она вышла за Черного Мюрвалля. Но видишь ли, фрекен Форс, ходили разные слухи…
— Какие слухи?
— Об этом надо говорить не со мной, а с Вейне Андерссоном.
Готфрид Карлссон берет ее руку в свою, жилистую.
— Он живет в больнице в Шернорпе. Он был на «Дориане», когда тот затонул, и точно расскажет, что и как.
Дверь в комнату открывается, и Малин оборачивается.
На пороге стоит сестра Херманссон.
Короткие завитые волосы, кажется, поднялись дыбом. И сегодня, сменив очки с толстыми стеклами на контактные линзы, она выглядит моложе по крайней мере на десять лет.
— Инспектор Форс, — говорит она. — Как вы посмели?
— Никто, даже полиция, не приходит без предупреждения к моим жильцам.
— Но…
— Никто, инспектор Форс, никто. И вы не исключение.
Сестра Херманссон увлекает Малин за собой в маленькую комнату медсестер в коридоре и там продолжает:
— Они кажутся сильнее, чем есть на самом деле. Большинство из них слабы, и в это время года, в такой сильный мороз, мы теряем их одного за другим, и все это причиняет беспокойство моим…
Сначала Малин разозлилась. Жильцы? Разве это не означает, что здесь их дом и они могут делать, чего им хочется? Но потом поняла, что Херманссон права. Кто позаботится о стариках, кто защитит их, если не она?
Малин извиняется, прежде чем выйти.
— Извинения принимаются, — отвечает Херманссон, которая теперь выглядит довольной.
— И смените моющие средства, — добавляет Малин.
Херманссон смотрит на нее задумчиво.
— Да, мы используем непарфюмированные. Есть парфюмированные средства, не вызывающие аллергии и с куда более приятным запахом. Да и стоят они не намного дороже.
Херманссон погружается в раздумья.
— Хорошая идея, — говорит она и принимается рыться в бумагах, как бы показывая этим, что разговор окончен.
А Малин проходит через ворота и направляется на парковку, к своей машине.
И тут звонит телефон.
Она спешит обратно в вестибюль и, снова погрузившись в тепло, источающее неестественный химический запах, достает трубку.
— Все правильно. Соответствует спискам на сайте Морского общества. — Голос у Юхана Якобссона довольный.
— То есть теплоход «Дориан» потерпел крушение и на его борту находился некий Пальмквист, который потонул?
— Именно. Его не было среди тех, кто спасся на шлюпках.
— То есть часть людей спаслась?
— Да, похоже, так.
— Спасибо, Юхан. Ты меня очень выручил.
Руины.
И озеро, как кажется навсегда скрытое подо льдом.
На несколько секунд Малин отрывает взгляд от трассы и смотрит на Роксен. Машины на расчищенной дороге поверх метровой толщи льда скользят в относительной безопасности, а на другом берегу, вдали, струится дымок из труб миниатюрных, словно на почтовых марках, домов.
Замок Шернорп.
Он горел в восемнадцатом веке, был восстановлен и по сей день является резиденцией семьи Дуглас. И по сей день здесь пахнет большими деньгами.
Нет замка мрачнее. Серое оштукатуренное строение из камня с как будто ссохшимися окнами и почти пустой площадкой на заднем плане с флангов прикрыто непритязательными зданиями складских помещений. Дремлющие неподалеку руины старого замка — словно вечное напоминание о том, что может быть хуже.