— Халдис сама вам рассказывала, что у нее есть накопления?
— Да, сама. Она этим гордилась.
— То есть об этом могли знать и другие?
— Да, полагаю, что могли.
Скарре подумал, что слухи о том, что у кого-то есть деньги, разбегаются, словно ящерки по раскаленному песку. И жадность заставляет завистников забыть о том, что деньги находятся в банке. Очевидно, сплетни в конце концов приняли грандиозные масштабы. У Халдис куча денег! И, возможно, они спрятаны у нее под кроватью! Ведь старики обычно именно так поступают со своими сбережениями, верно? Торговцу она доверилась, посчитала его неопасным. Таинственная усмешка, легкий намек — и слухи поползли. Возможно, сначала он поделился с кем-нибудь из постоянных клиентов: «А кстати, знаешь, Халдис далеко не нищая». Наверное, когда ее муж погиб, они нередко обсуждали: как она там. И многие могли услышать его слова. Во всяком случае, самому Бриггену было известно о сбережениях.
— Знаете, — продолжал торговец, — детей у них не было, поэтому они смогли что-то скопить, а к роскоши не привыкли. Торвальд постоянно возился с трактором — смазывал, чистил, натирал до блеска, ну прямо как ребенок. Один бог знает, куда они собирались потратить все эти деньги — если там действительно было так много, как она намекала.
«Проверить счет Халдис Хорн», — записал Скарре.
— А ее сестра? Она живет в Северной Норвегии?
— Она замужем, у нее есть дети и внуки, и они неплохо живут.
— То есть если у Халдис действительно были деньги, то достанутся они ее сестре?
— Наверное, да. У Торвальда родственников нет, был брат, но и тот давно умер. От него тоже осталось наследство.
— Значит, вы ездили к ней раз в неделю? Всегда по определенным дням?
— Нет, она звонила, и мы каждый раз договаривались заново. Но чаще всего я ездил к ней по четвергам.
— Когда вы были у нее в последний раз?
— В среду.
— Сколько у вас работников в магазине?
— Только Юнна, кассирша.
— И больше никого?
— Сейчас — нет.
— А раньше?
— Очень давно работал еще один парень. Но он быстро уволился.
— Он знал Халдис?
Бригген сплетал и расплетал пальцы.
— Ну… да, скорее всего. Он пару раз отвозил ей продукты, но ему не сказать чтобы нравилось здесь работать, — уклончиво ответил он.
— Вы не скажете, как его звали?
Бриггену словно не хотелось говорить об этом, он заерзал на стуле и, несмотря на жару, начал застегивать пиджак.
— Томми. Томми Рейн.
— Молодой?
— Слегка за двадцать. Но ни до кого в деревне ему не было никакого дела, да и до нас тоже.
— Вам известно, где он сейчас?
— Нет.
— Вы прежде упомянули, что бумажник Халдис хранила в хлебнице?
— Верно. Но больших денег она в бумажнике не держала. Я, конечно, в него не заглядывал, но когда Халдис расплачивалась и открывала бумажник, там было всего несколько сотенных.
Скарре записал.
— А вам известно, кто такой Эркки Йорма?
— Ясное дело. Он часто захаживал в мой магазин.
— Что он покупал?
— Ничего. Он просто брал все, что захочется, и уходил. И если я окликал его, то он останавливался в дверях и вид у него был такой удивленный: мол, как это я посмел ему помешать. А потом он поворачивался и махал тем, что стащил, — шоколадкой, например. И я никогда не бежал следом за Эркки — я же знал, какой он. Эркки не из тех, кого тянет похлопать по плечу. И он никогда не брал что-то дорогостоящее, всегда таскал по мелочи. Но иногда я действительно сердился: ведь ему совершенно плевать на правила и законы.
— Ясно, — сказал Скарре, — как вы полагаете, кому кроме вас было известно о том, что Халдис прятала бумажник в хлебнице?
— Насколько мне известно, никому.
— Но Томми Рейн мог об этом знать, верно?
— Ну-у, не уверен…
— А в деревню приезжают торговцы всякой мелочевкой, продавцы лотерейных билетов и проповедники? Наверное, к Халдис они тоже забредали? Она не упоминала?
— Подобный народ никогда до дома Халдис не добирается — кому охота тащиться в такую даль? Да и дорога там не очень… Нет-нет, об этом лучше сразу забудьте и займитесь Эркки. Ведь его видели возле ее дома.
— Вам и об этом известно?
— Все об этом знают.
— Бумажник, — продолжал Скарре, — он был красным?
— Ярко-красным, с такой металлической молнией. В бумажнике Халдис еще хранила старую фотографию Торвальда — на снимке у него даже волосы есть… Знаете, — признался Бригген, — когда Эркки положили в больницу, я вздохнул с облегчением. И я надеюсь, вы поймаете его и виновным окажется именно он.
— Почему?
Бригген скрестил руки на животе.
— Тогда его посадят. Потому что он опасен. И если он наконец окажется виновным, то есть если его вина будет доказана, он, возможно, никогда больше не выйдет на свободу. И мы заживем спокойно… В конце-то концов, кто еще мог это сделать?
— Неужели к Халдис больше никто не приходил?
— Почти никто.
— Почти?
— У ее сестры Хельги есть внук. Он живет в Осло, снимает небольшую квартирку. Насколько я знаю, он навещал Халдис, но очень редко.
— Вам известно его имя?
— Фамилия у него Май. Кристиан… Или Кристофер.
«Кристофер… — подумал Скарре, — тот, кто прислал письмо».
— По-моему, он моет посуду в каком-то ресторане… И вы уж простите, но вряд ли это трехзвездочный ресторан.
— Вы так считаете?
— Я однажды видел его. И сужу по тому, как он выглядел.
Скарре задумался: интересно, чем те, кто моет посуду в трехзвездочных ресторанах, отличаются от всех остальных мойщиков посуды?
— Значит, Май. И Томми Рейн. К вам приходили журналисты?
— Да, из газет и с местного радио. И звонили.
— Вы разговаривали с ними?
— Ну, мне же никто не запрещал.
«К сожалению», — грустно подумал Скарре, а вслух сказал:
— Пожалуйста, зайдите к нам в отделение полиции. Желательно сегодня.
— В полицию? Зачем?
— Нам нужно разобраться с отпечатками пальцев, которые мы обнаружили в доме Халдис.
У Бриггена перехватило дух:
— То есть вы снимете у меня отпечатки пальцев?!
— Да, хотелось бы, — улыбнулся Скарре.