Никаких следов алкоголя или других химических веществ в крови. Никаких признаков инъекций. Хорошо поела в тот день: хлеб и молоко. Никаких изменений мозга. Никогда не была беременна. И, — он внезапно вздохнул и взглянул на Сейера. — И никогда бы не забеременела.
— Что? Почему нет?
— У нее была большая опухоль в левом яичнике, распространяющаяся на печень. Злокачественная.
Сейер уставился на Снурассона.
— Ты утверждаешь, что она была серьезно больна?
— Да. Ты утверждаешь, что не знал об этом?
— Ее родители об этом тоже не знали. — Сейер скептически покачал головой. — Иначе они бы сказали, разве не так? Возможно ли, чтобы она сама ничего не знала?
— Ты, само собой, должен выяснить, есть ли у нее лечащий врач и было ли ей об этом известно. Но она должна была чувствовать боль в матке, особенно во время менструаций. Она жестко тренировалась. Может быть, у нее было столько эндорфинов в организме, что она не знала. Но штука в том, что она была обречена. Я сомневаюсь, что ее можно было спасти. Рак печени — страшная вещь. — Он кивнул в сторону носилок, где под простыней проступали голова и ступни Анни. — Через несколько месяцев она все равно умерла бы.
Эта информация полностью выбила Сейера из колеи. Он минуту собирался с мыслями.
— Я должен рассказать им? Ее родителям?
— Ну уж это ты решай сам. Они спросят тебя, скорее всего, о результатах вскрытия.
— Они потеряют ее еще раз.
— Именно.
— Начнут обвинять себя в том, что ничего не знали.
— Вероятно.
— А что с ее одеждой?
— Насквозь мокрая и в иле, за исключением ветровки, которую я отослал тебе. Знаешь, на ней был пояс с медной пряжкой.
— Да?
— Большая пряжка в форме полумесяца. В лаборатории на ней обнаружили отпечатки пальцев. Два вида. Одни — отпечатки Анни.
Сейер закрыл глаза.
— А другие?
— К сожалению, они смазаны, пока не о чем говорить.
— Черт возьми! — пробормотал Сейер.
— Отпечаток достаточно ясный для того, чтобы исключить подозреваемых. У вас уже есть кто-нибудь на примете?
— А что с отпечатком сзади у нее на шее? Ты можешь сказать, он правша?
— Не могу. Но раз Анни была в такой хорошей форме, он в любом случае не слабак. Наверняка была драка. Странно, что так мало следов.
Сейер поднялся и вздохнул.
— Ну, теперь-то следы появились.
— Абсолютно никаких! Можешь посмотреть. Это искусство, и я работаю аккуратно.
— Я получу письменный доклад?
— Я дам тебе знать. Пришлешь за ним своего курчавого приятеля. А как твои успехи? Нашел след?
— Нет, — мрачно ответил Сейер. — Ничего. Я не могу найти ни одной причины на целом свете, по которой кто-то убил Анни Холланд.
* * *
Может быть, Анни выбрала название песни, и взяла пароль из нее? Например, партия для флейты, которую она так любила, под названием «Песня Анни».
Хальвор задумался перед монитором и откинулся на спинку стула. Дверь в гостиную была распахнута, на случай, если позовет бабушка. Ее голос стал слабым, а подняться со стула было для нее настоящим подвигом, если разыгрывался ревматизм. Он положил подбородок на руки и посмотрел на экран. «Access denied». Требуется пароль. Он уже проголодался. Но, как и все остальное, еду можно было отложить на потом.
Сейер сидел в Управлении и читал. Толстая кипа листков, исписанных мелким почерком, скрепленных в углах. Постоянно возникали буквы ВВН, что расшифровывалось как «Bjerkeli Barnehjem» (Детский дом Бьеркели). История взросления Хальвора была грустной. Мать большую часть времени лежала в кровати, хныча и срываясь, с расшатанными нервами и постоянно растущей батареей успокоительных таблеток в пределах досягаемости. Она не выносила яркого света и резких звуков. Детям не разрешалось кричать и визжать. Хальвор уже прошел несколько кругов ада, подумал Сейер. Слава богу, нашел постоянную работу, да еще и заботится о бабушке.
* * *
Хальвор вводил названия песен в черное поле, по мере того, как вспоминал их. Слова «Access denied» все время всплывали, как муха, которою ты вроде бы уже убил, но она снова и снова жужжит над ухом. Он уже вспомнил все возможные числовые комбинации, от многочисленных дней рождения до номера на раме ее велосипеда. У нее был «DBS Intruder», и она настояла на том, чтобы один ключ хранился у него. Конечно, надо вернуть ключ Эдди, вспомнил он, одновременно печатая слово «Intruder».
* * *
Алкоголизм отца и слабые нервы матери наложили отпечаток на семью. Хальвор и его брат находили себе еду и питье как могли. Иногда добрые соседи помогали, как могли, втайне, за отцовской спиной. С годами глава семьи становился все более агрессивным. Сначала — оплеухи, потом — удары кулаками. Мальчики прижимались друг к другу и уходили внутрь себя. Становились все более тощими и молчаливыми.
* * *
Анни наверняка не выбирала бы числовой код, подумал он. Девочки всегда придумывают что-то романтичное. Наиболее вероятна комбинация из двух-трех слов. Он выдумал несколько словосочетаний, выбирая слова с глубоким символическим значением. Может быть, это имя? Но он уже перепробовал почти все, даже имя ее матери, хотя знал, что уж его-то она бы точно не выбрала. Он ввел и имя отца Сёльви. «Аксель Бьёрк». И имя его собаки — Ахиллес. «Access denied».
* * *
У него были маленькие руки с тонкими пальцами. Неважный инструмент, чтобы свалить пьяного человека на краю безумия. Драться с отцом было заведомо бесполезно. Два брата появлялись на пункте «скорой помощи» регулярно, с синяками, ушибами и глазами загнанной лани, словно говорящими: «Я хороший. Не бей меня». Они говорили, что подрались с мальчишками на улице, или упали с лестницы, или с велосипеда. Они защищали отца. Дома было трудно, но там все было знакомо. Альтернативой были детский дом или приемные родители — и, возможно, им придется жить поодиночке. Хальвор постоянно терял сознание в школе. Причинами были недоедание и недостаток сна. Он был старшим и отдавал младшему большую часть еды.
* * *
Хальвор вспомнил о книгах, которые, как он знал, она читала и о которых они часто разговаривали. Названия, персонажи… Времени у него достаточно. Он чувствовал себя ближе к Анни, пока искал. Найти пароль было почти равносильно тому, чтобы вернуть Анни обратно. Он представлял себе, что она следит за его поисками и, может быть, даже даст ему знак, если только он достаточно долго продержится. Знак придет как воспоминание, думал он. Что-то, о чем она когда-то говорила, что-то, что сохранилось в его голове и откроется, когда он зайдет достаточно далеко. Он постоянно вспоминал кучу вещей. Палаточный поход, поездка на велосипедах или визит в кино — все это повторялось так часто. И смех Анни. Глубокий, почти мужской смех. Сильный кулак, которым она била его в спину и говорила: «Сдавайся, Хальвор!» — ласково и в то же время требовательно. Другие проявления нежности были редкими.