Я рассказал ему об оленьем домике в Бланко. Шеффер немного подумал и кивнул.
— Высший класс, Наварр.
Я смотрел, как подъезжает автомобиль коронера, за ним еще две патрульные машины. На крыльце соседнего дома пили кофе. Кто-то принес бинокль. Еще немного, и они начнут подавать аперитивы.
Я встал. Солнечный свет на коже помог мне избавиться от зуда, который начался, когда я побывал в доме миссис Гутьеррес. Я знал, что пара рюмок с чем-нибудь крепким, и я смогу на несколько минут забыть о ее теле в ванне и начать размышлять о других мертвецах. Я посмотрел в сторону бирюзового дома, который огораживали желтой лентой.
— Не знаю, как вы такое выдерживаете каждый день, — сказал я Шефферу. — Мой отец очень редко говорил о работе. Тела на автострадах, несчастные случаи на охоте, драки в барах.
Шеффер шумно высморкался и с минуту смотрел на меня, мне даже показалось, что еще немного, и он улыбнется. Может быть, он даже собирался подарить мне свою салфетку. К счастью, он ограничился предложением подвезти меня в старой патрульной машине к моему «ФВ».
— Я не знал твоего отца, — сказал Шеффер. — Но мне известно, что он часто выезжал на место преступления. И свою долю дерьма видел.
Я кивнул.
— Он пил? — спросил Шеффер. — Верил в бога?
— Пил.
Шеффер посмотрел на меня так, словно вспомнил все ссоры в семье Наварров и не раз находился рядом со мной.
— Одно из двух. Когда в следующий раз будешь вспоминать о нем, Наварр, представь себе двенадцать или тринадцать миссис Гутьеррес в год, иногда и того хуже. И ты поймешь, что лучше пить, чем рассказывать об этом детям.
Мы вернулись к дому, к нам подошел патрульный полицейский, у которого стал почти нормальный цвет лица, и кисло сообщил мне, что готов ехать.
— А вы? — спросил я у Шеффера. — Вы верите в бога?
Он покачал головой.
— Я говорю с ними.
Я попытался выяснить, шутит ли он.
— С кем, с мертвецами?
Шеффер пожал плечами.
— Это позволяет мне сохранить рассудок и воспринимать их как людей. К тому же они отличная аудитория, слушают очень внимательно.
Я бросил взгляд на окно ванной комнаты миссис Гутьеррес.
— Тогда передайте, что я прощаюсь с ней.
— Я так и сделаю.
Шеффер повернулся, похлопал коронера по спине, и они, как старые друзья, вошли в бирюзовый домик.
Фонтан перед Белым Домом продолжали ремонтировать. Более того, у меня возникло впечатление, что процесс пошел в обратном направлении, стало видно еще больше труб, появились новые ямы и кучи земли на лужайке. Рабочие обедали, устроившись в тени дуба. Один из них улыбнулся, увидев меня, и поднял большой палец вверх, когда я подходил к входной двери.
Однако БиБи, узнавший меня, улыбаться не стал, впрочем, он пробурчал нечто похожее на приветствие и вызвал Эмери. Тот спустился вниз через две минуты и несколько раз потряс мою руку. Очевидно, получил новые указания относительно моих возможных визитов. Или просто сдался. Сегодня на Эмери был темно-красный галстук и рубашка оливкового цвета, по-прежнему слишком большого размера.
Мы сравнили наши раны на голове — синяки у него на лбу, оставшиеся после того, как Майя толкнула его на дверь, и мою распухшую челюсть — последствие удара ботинка Рыжего. Потом он рассказал мне про своих трех братьев, живущих в Западном Техасе, и сообщил, что по забавному стечению обстоятельств все они одновременно освобождены условно.
— Де-е-е-рьмо, — сказал он. — Джестин — тот, что живет в Эль-Пасо, представляешь, на прошлой неделе заработал две тысячи долларов на бое петухов. Ты можешь поверить в такое дерьмо? Оле Дин вернулся в Мидленд, [183] и теперь…
— Все это замечательно, — прервал я, пытаясь улыбнуться. — Мистер Уайт дома?
— Конечно. Но сейчас он занят у себя наверху, ну, ты понимаешь.
Он искоса хитро на меня посмотрел. Не могу сказать, что его взгляд показался мне симпатичным.
— Может, я его подожду?
Эмери не стал возражать. Он вел себя вполне доброжелательно и даже извинился, когда ему пришлось меня обыскать. Потом мы отправились в кабинет, где Уайт едва не вышиб мне мозги. Пожилая чернокожая горничная принесла нам «Маргариту», приготовленную без «Эррадуры», но в остальном вполне приличную. Эмери принялся рассказывать о брате по имени Элджин из Сан-Анджело. [184] Я постоянно кивал. Наша беседа протекала весьма цивилизованно, если не считать того, что Эмери, предаваясь воспоминаниям, попеременно чистил свой пистолет 38-го калибра и ковырял в носу.
Примерно через десять минут в дверях появился Ги Уайт, загорелый и, как всегда, безупречно одетый, и тоже пожал мне руку. Сегодня он выбрал бежевые цвета — брюки из шелка-сырца и свободную рубашку из тонкого черного шелка с расстегнутым воротом, открывающим развитые грудные мышцы и идеально гладкую безволосую кожу.
Уайт уселся за письменный стол, скрестил ноги и небрежно откинулся на спинку кресла, потом кивнул Эмери, и тот ушел. Горничная принесла новый кувшин с «Маргаритой» и молча исчезла.
— Мой мальчик, — сказал Уайт, демонстрируя идеальные зубы. — Чем могу быть тебе полезен?
Я достал листок с записями, которые сделал после разговора с Шеффером, и протянул ему.
— Внесите исправления, — сказал я.
Уайт слегка приподнял брови, бросил взгляд на листок и снова посмотрел на меня. Затем вытащил из кармана рубашки очки в серебряной оправе и прочитал мои заметки молча и совершенно бесстрастно. Наконец он опустил листок и улыбнулся.
— Лестно.
— Однако это совсем не первое слово, которое приходит мне на ум.
Он беззвучно рассмеялся.
— Речь о том, что я по-прежнему занимаю твои мысли. Однако меня огорчает, что ты так глубоко заблуждаешься.
Он похлопал ладонью по листку, словно тот превратился в голову щенка, и мне страшно захотелось засунуть идеально ухоженную руку Уайта в ближайший кухонный комбайн и посмотреть, как долго он сумеет сохранять свою улыбку.
— Убиты три человека, — продолжал я. — Два убийства выглядят как работа профессионала, третьего прикончили из того же пистолета, что Рэндалла Холкомба, единственного реального подозреваемого, кроме мафии, в убийстве моего отца. Пресса уже с удовольствием подхватила версию с мафией. Но это вас совсем не волнует.
— Напротив, — небрежно ответил он. — Очень даже волнует. Однако не меняет того факта, что я к этому совершенно не причастен.